Духовная прародина славян
Шрифт:
Как видим, древние достаточно рано осознали тот фундаментальный факт, что природу человека образует не только душа, но и плотное материальное тело, не пропускающее через себя солнечные лучи и порождающее его тень. Тень — это как бы двойник человека, неразрывно с ним связанный, но при этом она не человек, она не настоящая, она — иллюзия. Самость человека, забвение им своей истинной сущности неизбежно приводит к тому, что он впадает в иллюзию, начиная принимать ее за реальность. Именно об этом говорит философский миф Платона о людях как находящихся в пещере узниках, созерцающих, в подавляющей своей массе, не реальные вещи, а их тени. Сочетание в человеке земного и небесного начала, отраженного в мифе о Свароге, на дальнейшем этапе самоосознания человеком самого себя превращается в сочетание в нем телесного и духовного, иллюзорного и реального, тьмы и света, демонического и божественного. Пока человек «плотен», закрыт для небесного источника света, он неизбежно порождает свою тень, однако при этом вовсе не неизбежно увлекаться ею, принимая за истину ее, а не скрытое в нем самом божественное светоносное начало. Свет вполне возможен без тени, однако тень немыслима без света. В этом отношении тень является зримым напоминанием человеку о скрытом внутри него свете. У каждого человека есть своя тень, и в этом отношении он составляет с ней двуединое существо, поскольку во многих традициях тень рассматривается как одно из воплощений души. К.Г. Юнг, понимая тень как условно низшую часть личности, дает ей такое определение: «Тень есть то, что спрятано, подавлено в большей части низменной и обремененной виной части личности, чьи основные разветвления уходят
605
605 Юнг К.Г. Аналитическая психология. СПб., 1994, с. 131.
Тень — это верхняя оболочка, прикрывающая животное бессознательное в человеке. Исследовавший этот образ человеческой психики К.Г. Юнг пришел к следующему выводу: «Тень совпадает с «личным» бессознательным… Фигура Тени персонифицирует все, что субект не признает и что ему все же постоянно — прямо или косвенно — навязывается (к примеру, недостойные черты характера и прочие несовместимые тенденции)» [606] . В другом своем исследовании он отмечал, что тень — это «сумма всех личностных и коллективных психических элементов, которые из-за их несовместимости с избранной сознательной установкой не допускаются к жизненному проявлению и в результате объединяются в относительно автономную, «фрагментарную» личность с противоположными тенденциями в бессознательном. Тень выступает компенсаторно по отношению к сознанию; следовательно, ее эффект может быть как позитивным, так и негативным» [607] .
606
606 Юнг К.Г. Бог и бессознательное. М., 1998, с. 447.
607
607 Юнг К.Г. Аналитическая психология. СПб., 1994, с. 131.
Изучая психологию переноса — проецирование архаичных, инфантильных фантазий, направленных первоначально на членов семьи — К.Г. Юнг особо подчеркивал: «Медицинское лечение переноса дает пациенту бесценный повод для устранения проекций, возмещение своих потерь и интеграции личности. Стоящие за всем этим импульсы, конечно, поначалу демонстрируют свои темные стороны, как бы мы ни стремились обелить их; ибо неотъемлемой частью делания является umbre solis (тень солнца) или sol niger (черное солнце) алхимиков, черная тень, которую каждый носит с собой, низший, а потому — скрываемый аспект личности, слабость, сопутствующая всякой силе, ночь, следующая за всяким днем, зло, присутствующее в добре. Осознание этого факта, естественно, сопряжено с опасностью стать жертвой тени, но такая опасность также несет с собой и возможность принять сознательное решение не становиться ее жертвой» [608] . Анализируя европейскую алхимическую традицию, этот выдающийся психолог отметил то исключительно важное обстоятельство, что без осознания и последующей ассимиляции собственной тени человеческая личность неизбежно будет неполной. «Признание существования тени — достаточный повод для скромности по причине прирожденного страха перед пропастью внутри человека. Предосторожность подобного рода весьма полезна, ибо человек без тени считает себя безобидным именно потому, что он о ней не ведает. Человек же, распознавший свою тень, прекрасно знает, что он не безобиден, поскольку тень вводит в контакт с сознанием целый мир архетипов, архаическую психе и наполняет сознание архаическим воздействиями» [609] .
608
608 Юнг К.Г. Психология переноса. М., 1997, с. 163–164.
609
609 Там же, с. 186.
Вместе с тем это абсолютно необходимый шаг на пути собственного развития, и, объясняя скрытый смысл очередного алхимического рисунка, К.Г. Юнг подчеркивает: «Тень теперь перешла вверх, в сознание, и интегрировалась с эго, — что означает шаг в направлении целостности. Ибо целостность представляет собой не столько совершенство, сколько полноту. Ассимилирование тени как бы наделяет человека телом: животная сфера инстинктов, а также первобытная или архаическая психе возникает в поле зрения сознания и уже не может подавляться фикциями и иллюзиями. Так человек становится для самого себя той сложной проблемой, каковой он и является на самом деле» [610] .
610
610 Там же, с. 184.
Как мы можем увидеть, это же принципиальное положение и, что особенно показательно, в тех же самых образах индийская и славянская традиции осознала за тысячелетия даже не до возникновения современной психологии, но еще до возникновения европейской средневековой алхимии. С психологической точки зрения славянский миф о браке первого человека Ивана с Тенью-Марой есть образное описание процесса обретения целостности личности, восприятия в самом себе не только светоносного божественного начала, но и темного животного начала, с которым надо что-то делать. Подобно тому, как в Индии миф о Вритре был, как показал Ф.Б.Я. Кейпер, одним из способов выражения пренатального сознания на уровне «взрослой» психики, так и на Руси миф об Иване-да-Марье был одним из способов обретения собственности целостности человеческой душой. Другой этап этого великого делания в отечественной традиции оказался связан со Сварогом, который, как было показано в предыдущей части, помог человеку обуздать скотское начало его личности.
Определив истинное значение Тени в славянской традиции, нам остается понять, что же значила эта многозначительная фигура в индийской традиции, где она приходилась не женой, а матерью первому человеку. Понять смысл ведийского мифа нам позволяет последовательность изложенных в нем событий. Саранья, родив сначала, по всей видимости, в антропоморфном облике Вивасвату близнецов Яму и Ями, не выдержав солнечного жара, подменяет себя Тенью-Чхаей, ставшей матерью Ману, принимает зооморфный облик кобылицы, в котором, после примирения с мужем, она рождает Ашвинов. На психологическом уровне жар солнца, вероятно, означает мощь божественного сверхсознания, которую не каждый способен выдержать и от которого женская половина души бежит в животное подсознание. В связи с этим стоит вспомнить другое определение К.Г. Юнга, подчеркивавшего, что «тень—некий поверхностный слой бессознательного» [611] . Таким образом, индийский миф весьма точно определил
611
611 Юнг КГ. Психология переноса. М., 1997, с. 59.
Завершая сравнительное рассмотрение обоих мифов, остается отметить, что славянская и индийская традиции констатируют наличие у сына солнца тени — воплощение темной или омраченной стороны его души. Однако несмотря на это, он является светоносным божественным потомком — вот в чем главный смысл этого замечательного символа. В человеке есть темное начало, но оно может и должно быть им преодолено, и это никоим образом не влияет на его потенциальную святость или светоносность. В этом заключается коренное отличие индоевропейского мифа от библейского учения о первородном грехе.
Глава 18. Славяне — дети солнца, или основной миф славянского язычества
Уже на примере «Слова о полку Игореве» мы видели идею, согласно которой русичи являются потомками бога солнца, коллективным Дажбожьим внуком. Разительной параллелью этому представлению является чешская сказка «Три золотых волоска Деда-Всеведа». Сказка начинается с того, что некий король, случайно остановившийся на ночь в хижине углежога, оказался свидетелем того, как три старушки-Судьбички определили только что родившемуся сыну углежога жениться на его дочери. Чтобы избежать столь неравного и позорного в его глазах брака, король тщетно пытается погубить сына углежога, а когда все его старания заканчиваются неудачей и бедняк все равно женится на его дочери, дает зятю невыполнимое задание: принести в качестве вена три золотых волоска Деда-Всеведа. Сын углежога отправляется в путь, и дорога его лежит через водную преграду и два королевства, где находятся чудесные предметы. На каждом из трех этапов пути люди просят сына углежога узнать у Деда-Всеведа ответ на важнейшие для них вопросы: перевозчик, перевозя героя через море, просит спросить, когда же наступит конец его работе, в первом королевстве люди хотят узнать, почему перестала нестись яблоня, дающая молодильные яблоки, а во втором королевстве почему перестал бить источник с живой водой, оживлявшей не только умирающих, но и уже умерших. Когда же сын углежога наконец дошел до владений Деда-Всеведа, там его встретила Судьбичка, раскрывшая как герою, так и слушателям сущность этого таинственного персонажа:
«Старушка улыбнулась и промолвила:
— Дед-Всевед — сын мой, ясное Солнышко: утром — дитя малое, днем — мужчина, а вечером — старый дед. Три волоска с его головы я тебе добуду, я ж как-никак крестная.
(…) Тут поднялся сильный ветер, и через западное окно горницы влетело Солнце — старичок с золотой головой» [612] . Перед сном Дед-Всевед ответил матери на три вопроса, узнать ответы на которые героя просили люди на его пути, а когда ее сын уснул, Судьбичка выдернула у него из головы три золотых волоска и отдала их сыну углежога. «Утром поднялся сильный ветер, и на коленях старой матушки вместо старичка проснулось красивое золотоволосое дитя, божье Солнышко, простилось с матушкой и вылетело через восточное окно» [613] . Описание пути главного героя к Деду-Всеведу указывает на то, что его владения располагались в потустороннем мире, поскольку, чтобы попасть туда, необходимо было пересечь водную преграду — море, через которое сына углежога перевозит некий перевозчик, напоминающий нам греческого Харона. На потусторонний мир указывают нам и чудесные предметы, находящиеся в двух заморских королевствах, — молодильные яблоки и живая вода, оживляющая даже умерших. О причастности двух этих королевств к дневному светилу красноречиво говорит тот факт, что в благодарность за ответы, благодаря которым эти чудесные предметы вновь обретают свои животворящие свойства, в первом королевстве герою дарят двенадцать белых коней, а во втором — двенадцать черных, явно символизирующих собой двенадцать часов дня и ночи. Но если это так, то и Дед-Всевед оказывается связан с источником вечной жизни и молодости, олицетворяемыми молодильными яблоками и живой водой. Все это позволяет сопоставить два этих королевства чешской сказки с вырием украинской традиции — находящейся за морем и тесно связанной с солнцем чудесной страной, где имеются волшебные источники, дающие исцеление от всех болезней. Также в этой сказке отразилось и представление о троичной природе солнца, напрямую перекликающиеся с упоминанием «трисветлого солнца» в «Слове о полку Игореве».
612
612 Чешские и словацкие народные сказки. М., 1990, с. 21.
613
613 Там же, с. 22.
Наконец, возникает вполне закономерный вопрос: а чьим же дедом являлось дневное светило в представлении этого западнославянского племени? Ответ напрашивается сам собой — дедом, т. е. предком самих чехов, поскольку в противном случае сказка упомянула бы потомков солнца, не будь они людьми. Стоит отметить, что с чисто лингвистической точки зрения слово дед в ряде славянских языков означает не только деда, т. е. непосредственного родителя отца, но предка вообще: польск. dziad — «дед», «прародитель», др. — русск. ддъ — «дед», дди и отци — «предки», русск. деды — «предки» [614] . В пользу того, что Дед-Всевед являлся предком данного западнославянского народа, свидетельствует и этимология самого племенного названия чех, чехи. Следует сразу оговориться, что единства по поводу него среди исследователей нет, однако все предлагаемые версии представляют явный интерес с точки зрения рассматриваемой нами темы. Средневековый чешский летописец Козьма Пражский записал народное предание, что страна и народ получили свое название от имени племенного вождя Чеха, под предводительством которого эта часть славян переселилась на свою новую родину. М. Фасмер полагал, что данное название представляет собой уменьшенную форму от cetьnikъ: ceta — «отряд, толпа», или от celjadinъ [615] . О.Н. Трубачев допускал связь названия чехов с названием жившего до славян на этой территории кельтского племени бойев (лат. Boii, отсюда Богемия, принятое в латиноязычных источниках другое название Чехии) и сближал его со славянским глаголом cesat/cexati, обозначающим рывок, резкое движение, удар. В этом случае племенное название чехов могло обозначать «бойцы». Другие исследователи связывали возникновение данного слова со ст. — слав, чадо, чадъ — «дети, люди, народ». На первый взгляд все эти различные объяснения значения слова чех никак не связаны между собой и даже противопостоят друг другу. Однако ситуация коренным образом изменится, если мы рассмотрим все предложенные толкования с точки зрения солнечной генеалогии славян как таковых и чехов в частности. В этом свете наиболее ранним пластом оказывается связь их племенного названия со словом чадо: чехи как дети, потомки златовласого Деда-Всеведа-Солнца, впоследствии люди как таковые, народ. Народ этот движется вперед, отсюда у интересующего нас термина появляется значение «толпа, отряд». Таким образом, различные этимологии названия чехов оказываются различными этапами осмысления данного слова в свете мифа о солнечном происхождении славянства. Наличие образа солнца в качестве Деда-Всеведа у этого западнославянского народа свидетельствует об общеславянском происхождении данного мифа.
614
614 ЭССЯ. Вып. 4. М., 1977, с. 227.
615
615 Фасмер М. Этимологический словарь… Т. 4. М., 1973, с. 353.