Духовная жизнь. Первая ступень: Воцерковление
Шрифт:
Мир нас как бы запечатывает штампом, предписывает свои шаблоны. И потом когда мы пытаемся жить духовной жизнью, то неизбежно действуем внутри этого шаблона. И потому-то часто не понимаем, как можно было вообще жить по-другому! Как, например, преподобный Симеон [34] жил на столпе? Или как молодая женщина, только что родившая первенца, могли бросить все и пойти на добровольное мученичество? [35]
На нас лежит некая печать мира сего, и нужно прожить годы в Церкви, чтобы понять, что с нас всего лишь сошел некий «верхний слой». Мы только начинаем приближаться к тому, что есть Церковь по существу, а до сих пор двигались по контурам этой печати. Мы собирали удовольствия, искали старцев, стремились сделать карьеру. И вдруг поняли: не то это все. Это было полезно в свое время, но теперь нужно идти вглубь.
34
Симеон
35
Имеется в виду мученица Перпетуя, пострадавшая в 203 году в Карфагене.
И тогда нам более понятен становится и Антоний Великий, и великомученик Георгий, и преподобный Серафим. А до этой черты, какого бы мы святого ни взяли, нам его жизнь не понятна по существу. Мы их чтим, конечно, но – не понимаем. Если спросить любого из нас: «Ты что понял в его жизни? Ты чувствуешь себя на его месте?» – никто ничего не ответит, потому что мы совершенно другие. На нас лежит печать другого мира, другой цивилизации, в принципе антихристианской. Мы живем, если угодно, в Риме. Первый Рим был антихристианский, и в нем пострадали тысячи мучеников. Мы – жители третьего Рима, который в общем-то недалеко ушел от первого. И это накладывает на нас свой отпечаток. Мы его носим на себе, поначалу не чувствуя этого, будучи вполне родными этому миру. И христианство – всего лишь некая капля в нас. Когда же мы начинаем чувствовать свою инородность этому миру, тогда можно сказать, что мы частично изжили его, освободились от него.
Для того чтобы не остановиться на стадии «духовного потребительства», нужно хранить первую любовь к Богу. Когда Христос впервые открывается человеку, Он дает ему большую «порцию» Своей любви. Но так, чтоб человек не умер от избытка благодати и вместе с тем получил знание подлинной радости, чтобы потом мог возвращаться к этому опыту, к этой первой любви. Будущее Церкви – это ее прошлое, и наше будущее во Христе – это то же, что было вначале, когда мы обратились. Кто обратился, тому это понятно.
Ведь что такое Евангелие? Это история встреч: Христа с Нафанаилом [36] , с самарянкой [37] , с Никодимом [38] , с другими. Это постоянные встречи Христа с кем-то. А твоя Встреча состоялась? Если она состоялась, то наверняка опыт радости, о которой мы говорим, тебе знаком. И потом ты можешь возвращаться к ней, останавливая поток суеты, в котором находишься: «Подожди, стой! Тут у тебя деловые бумаги, стройка, деньги, путешествия, радиопередачи, какой-то сбор средств, книги… Ты вообще для кого это делаешь? Ты помнишь первую твою любовь?» В Апокалипсисе Иоанна Богослова звучат эти слова: «Знаю твои дела, и то, что в тебе хорошо… но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою» [39] .
36
См.: Ин. 1: 47–51.
37
См.: Ин. 4: 5-42.
38
См.: Ин. 3: 1-21.
39
См.: Откр. 2:1–4.
Когда ты узнал Божию любовь, ты удивлялся тому, что вдруг все люди стали для тебя святыми и все вокруг – хорошим. Вот и следует в дальнейшем возвращаться к этой первой любви.
Глава 2
Аскетика для современных мирян
Человек, начинающий входить в жизнь Церкви, читать духовную литературу, рано или поздно сталкивается с определенными аскетическими требованиями к себе: с постом (причем не только Великим), молитвенными правилами, продолжительным, от двух до четырех часов, богослужением в храме, на котором он обязан быть. Почему Церковь настаивает на необходимости этих правил? Что они дают душе? Нужна ли аскеза мирянину или это исключительно монашеское дело? И как найти свою меру поста и молитвы?
Аскеза – это упражнения. Существуют некие упражнения, которые насилуют грехолюбивую природу ради чего-то большего. Это как работа гончара над глиной: сначала он бьет ее кулаками и ребром ладони, а потом уже что-то делает из нее. Аскетизм – упражнение, требующее времени, энергозатрат, терпения, преодоления боли и неудач. Это некое универсальное явление.
Однако
40
Иммануил Кант (1724–1804) – немецкий философ, родоначальник немецкой классической философии.
Аскетизм как религиозная практика встречается в любой великой культуре
А христианский аскетизм – духовная практика. Аскетизм как религиозную практику мы встречаем в любой великой культуре. Он есть в религии евреев Ветхого Завета, он был до нее и параллельно с ней в Древнем мире. Все люди знали, что есть некие затворники, молчальники, постники – аскеты, одним словом. Люди знали пользу поста, чувствовали, что ограничение в пище утончает восприятие мира, умиротворяет страсти, обостряет и улучшает интеллектуальные способности и духовные качества человека. Это известно было и в Индии, и в Египте, и в Древнем Риме. Людей, которые отрекались от мира – кто уходил в пещеру или в пустыню, кто взбирался на столп, кто надевал на себя вериги ради высших целей, – всегда считали солью земли в том обществе, в котором религиозный закон признавался за истину и соблюдался большинством.
Христианская цивилизация аскетизм восприняла из древности. И этот аскетизм – не просто долгое, кропотливое упражнение, нужное всюду, где ожидаются большие результаты, как в науке или профессиональной культуре. В религиозных практиках, которые формировали великие культуры и цивилизации, стремление к Богу однозначно означало ограничение себя в чем-то. Человек должен был чем-то пожертвовать, чаще всего – лично собою. В изуверских практиках это могло выражаться даже в оскоплении, в человеческих жертвоприношениях, нанесении увечий самому себе. Здесь правильные идеи подчас неправильно действовали.
Ведь все изуверства вырастают из здорового зерна, получающего неправильное развитие. Такие «аскеты» жертвуют собой ради божества своего, что может выражаться, в частности, в отрезании языка или выкалывании глаз. Индию и Китай этим не удивишь. В Индии таких аскетов очень много: дающих обет питаться пометом, никогда не мыться, поднять правую руку и никогда ее не опускать. Но в сравнении с нашей общей расхлябанностью, когда мы ничем ни для кого жертвовать не хотим (как Лермонтов писал: «И ненавидим мы, и любим мы случайно, ничем не жертвуя ни злобе, ни любви» [41] ), там хотя бы есть понимание жертвы. И это универсальное явление, из которого вырастает как великая святость, так и великие заблуждения.
41
Из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Дума».
Принесение себя в жертву – универсально правильная идея, из которой при неправильном пользовании может вырасти какая-нибудь дикость. Мы знаем, что на определенном этапе своей истории евреи дошли до того, что приносили жертву Молоху. И наверняка находился какой-то человек, который оправдывал это, может быть, даже и историей Авраама [42] , говоря, что Бог может такого захотеть. А Господь между тем говорит: «А Мне и на сердце такое не восходило» [43] .
42
См.: Быт. 22:9-14.
43
См.: Иер. 7:31.