Духовно-аскетические беседы Часть 2
Шрифт:
Молодой человек несколько стыдливо опустил глаза, поскольку слова старца коснулись самых глубоких чувств и после небольшой паузы переспросил:
– Отче, а схима в миру, о которой ты говоришь, кому-то известна в церкви или это уже внецерковное знание, которое официальной церковью не признаётся ?
Старец задумался над вопросом монаха и, покрутив в некоторой озадаченности головой, ответил:
– Не простой вопрос ты задал, брат. С точки зрения официального учения церкви та система знания, о которой я тебе говорю сейчас, относится к знанию древней и гонимой церкви, а не современной, причём,
Мне трудно сказать, есть ли сегодня подлинные исихасты и практики умного делания в рамках института официальной церкви, где всё уже до предела формализовано, регламентировано и находится под тотальным контролем священноначалия и власти.
Думаю, в отдельных монастырях делатели умной молитвы и исихии ещё могут быть, поскольку исихазм – это сама соль православного монашества и аскетизма. Без исихии и умного делания все внешние обряды и таинства – это театральный балаган с бубенчиками для невежд, профанов и обрядоверующих. По учению отцов делатели умной молитвы будут до скончания мира сего.
– Не могу себе этого представить, – возразил молодой монах. – И в нашем монастыре и в том, куда мы переехали с бывшим настоятелем, и после его отъезда об исихии и умном делании даже говорить вслух с братией было нельзя. Эта тема была у нас просто запретной. Все с кем я об этом говорил, также узнавали об этом из нецерковных источников и книг.
– Так оно и есть на самом деле. Знание об исихии и умном делании уже давно стало в церкви оккультным и запретным, я тебе об этом уже говорил. Именно по этой причине невозможно в современной церкви быть исихастом, не владея мастерством совершенного камуфляжа и умения тщательно скрывать от настоятеля и братии своё знание и практику.
В женских монастырях всё ещё сложнее, поскольку деспотизм игумений, требующих полного подчинения и откровения всех помыслов сердца и души, превосходит тиранию даже бывших силовиков в рясах типа твоего последнего настоятеля.
По этой причине большинство исихастов сегодня уже вне церковного института и имеет к церкви только формальное и условное отношение. Я ведь тоже раньше подвизался здесь в вашем монастыре и стал на путь исихии именно тогда, когда был в нём. Меня хватило только на пять лет, больше выносить этот внутренний разрыв я уже не мог.
– А в чём состоял этот разрыв, отче, объясни?
– Этот разрыв состоял во всё усиливающейся боли сердца от понимания искусственности, наигранности и театральности всего происходящего в церкви и монастыре по мере духовного роста. Путь исихии и умного делания более всего стимулирует рост духовного ума, поэтому практикующий исихию довольно быстро трезвеет и обретает ясность ума.
По мере отрезвления и ослабления пелены обрядоверия иноку всё более открывается просто шокирующая картина искусственности и бесплодности современной религиозности, которая всё больше напоминает ритуальное язычество и маскарад ряженых, а не духовный путь.
Этому трудно найти подходящее сравнение. Отчасти это подобно тому, как под видом восхождения на гору твои братья и единомышленники разбивают пикник у подножия горы и начинают праздновать
Вначале тебе страшно идти в одиночку и ты постоянно оглядываешься на лагерь внизу, где всегда есть еда, где тепло, уютно и комфортно. По мере восхождения разрыв с лагерем всё больше увеличивается и ты идёшь уже один. Однажды этот разрыв становится столь большим и непреодолимым, что возврат в лагерь становится уже невозможен.
Я тебе могу совершенно искренне сказать, что чем ближе ко Христу, тем меньше попутчиков, а восхождение на Голгофу и распятие – это переживание полноты одиночества и предстояния Отцу. В этом вся суть религиозных игр. Все верующие хотят только играть в христианство, подобно устраиванию кемпинга у подножия горы, но никто из играющих не хочет идти на Голгофу и осуществлять реальное восхождение, ведь это встреча с собственной смертью, а из живых никто добровольно умирать для мира сего не хочет.
– По этой причине ты и ушёл из монастыря?
– Да, – очень спокойно и с улыбкой ответил старец. – Мой учитель сказал мне тогда, что более трёх лет я не выдержу этого разрыва сердца и удаления от братии, но я выдержал пять лет и ушёл. Остальное ты и сам знаешь, сплетен и слухов обо мне тогда ходило не мало. Ты ведь и сам зашёл ко мне в первый раз именно из-за любопытства.
– И тебя не мучила потом совесть, не возникало желания как-то объяснить всё это братии и настоятелю?
– Конечно, мучила, ещё как. Ты не поверишь, мне больше всего тогда хотелось открыть всем правду и поделиться с братией и настоятелем тем знанием об исихии, Логосе и умном делании, которое я узнал от своего наставника за несколько лет общения с ним. Я уже был готов сделать это, но мой наставник меня удержал тогда и только сейчас я понимаю насколько он тогда был прав, а я наивен и глуп.
– И что он тебе тогда сказал?
– Он охладил моё горячее сердце и мой горящий нравственный разум арктическим холодом своего духовного знания и опыта. Он сказал мне тогда, что если я даже и попытаюсь открыть своё сердце братии и настоятелю, я не только не добьюсь желаемой цели, но даже потеряю те немногое, чего достиг с его помощью.
Он сказал, что во-первых, меня не поймут правильно, поскольку с одной стороны я не владею всей полнотой духовного знания, а с другой не смогу правильно донести это знание до братии и настоятеля. В итоге меня сочтут или оккультистом или еретиком или сумасшедшим и скорее всего направят на беседу с епархиальным сектоведом, которая не сулит мне ничего хорошего.
В лучшем случае я отделаюсь взысканием и епитимьей с постоянным рассуждением помыслов настоятелю, а в худшем отвержением от церкви и клеймом самочинного еретика или оккультиста.
Во-вторых, он сказал мне, что тем самым, я только ещё больше дискредитирую это священное знание и сделаю из него очередную страшилку и повод для порицания, смешав его с грязью.
А в-третьих, он сказал мне, что после понимания совершённой ошибки моё сердце неминуемо впадёт в разочарование, печаль и уныние и ему потребуется потратить очень много сил и энергии, чтобы вернуть меня в прежнее состояние духа.