Духовное наследие

Преподобный Варсонофий

3. Некто спросил у отца Амвросия: "На каком слове молитвы Иисусовой делать ударение. Не на слове ли Иисус?". "Это великое слово Господа, — отвечал старец, — но для нас, немощных, полезнее делать ударение на слове "грешный".

Воспоминания об отце Варсонофии его духовных чад

В мае 1909 года одна наша знакомая предложила съездить в Киев, обещая свозить нас даром, так как муж ее служит на Киево-Воронежской железной дороге. С радостью согласились мы с мамой на это предложение. Отъезд был назначен на 21 мая — день праздника Владимирской иконы Божией Матери и святых равноапостольных Константина и Елены.

Перед отъездом ходила я к знакомым прощаться. Пришла к Елене

Сергеевне Петровской, рясофорной послушнице Серафимо-Дивеевского монастыря. Мы когда-то учились с ней в одной гимназии, но она была много старше меня, я очень ее любила. В описываемое мной время она была проездом в Москве. Врач, найдя ее крайне истощенной, отсылал ее на кумыс. "Ах, Маруся, — сказала она, узнав о моем скором отъезде, — заезжайте вы из Киева в Оптину пустынь. Говорят, какие там старцы дивные, особенно один, зовут его отец Варсонофий. Одна наша монахиня ездила, так на исповеди батюшка открыл ей всю жизнь с шести лет. После этого она живет телом в Дивееве, духом же постоянно пребывает в Оптиной. "Лицо его, — говорила она, — такое, что, глядя на него, наплачешься от умиления".

Меня, всегда любившую старцев, блаженных и вообще лиц, опытных в духовной жизни, и после отца Варнавы осиротевшую духовно, воодушевили слова Елены Сергеевны. Я стала умолять маму заехать из Киева в Оптину. Мама, вообще боявшаяся прозорливцев, отнеслась сочувственно к моей просьбе и согласилась на поездку в пустынь.

21 мая мы выехали вечером в 9 часов 30 минут, а 23 мая в 7 часов утра приехали в Киев. Все время в поезде и по приезде в Киев (а ступила я на эту землю со священным трепетом) мне припоминались слова Елен Сергеевны: "Заезжайте в Оптину".

В Киеве мы пробыли три дня с самыми лучшими чувствами. Я три раза была в пещерах, с благоговением молилась каждому угоднику, почивающему там, и молила их помочь мне своими молитвами на дальнейшем жизненном пути. Воистину помогли угодники Божии.

25 мая, в ночь, выехали мы из Киева и, расставшись со своими попутчицами в Сухиничах, пошли брать билет до Козельска, сильно волнуясь, так как денег у нас было очень-очень мало. Но, к нашей радости, билет стоил недорого.

В Сухиничах нам пришлось ночевать на вокзале. Поезд, идущий через Козельск, приходил утром, а мы приехали в Сухиничи часа в 2 ночи. Кое-как прикорнув на сдвинутых стульях, дожили до утра. От Сухиничей до Козельска поезд идет час с небольшим. Я волновалась невообразимо, чего только ни передумала за это время. Больше всего боялась исповеди. Я в Киеве не стала говеть именно из-за того, чтобы исповедаться в Оптиной. Около 9 часов утра приехали в Козельск. Порядочно поторговавшись с тамошними извозчиками, увидевшими в нас новичков, мы, наконец, взобрались в какой-то трескучий экипаж.

Дорога около станции была отвратительна, вследствие обильных весенних дождей. Но через полверсты началась песчаная почва, дорога выровнялась. До города две версты шли полями и лугами. Козельск показался мне небольшим селом, чем городом. На все смотрела я с большим любопытством.

Вот въехали мы на высокую гору, и извозчик, указывая вдаль рукой, сказал: "А вот и Оптина! Изволите видеть?". Версты за две взору открылась высокая гора, покрытая густым сосновым лесом, а на его опушке красиво расположился белый-белый монастырь. У меня захватило дух — так вот где, быть может, мое спасение. Подобное чувство испытывала я, подходя шесть лет назад к Серафимо-Дивеевскому монастырю, в который так жаждала вступить.

Доехали до парома, находящегося на реке Жиздре у самого монастыря. Монах-перевозчик сказал нам, что из-за сильного разлива реки ходит только пешеходный паром — маленький. Расставшись с извозчиком, мы в сильном волнении взошли на паром. За речкой сразу начинался небольшой, но крутой подъем в монастырскую гору.

Увидев гостиницу у монастырских ворот, мы направились в нее. Навстречу вышел старенький монах, гостинник отец Гервасий, который, вместо того чтобы дать нам номерок, начал рассказывать, что у него в гостях кучер и что они пьют чай. Насилу удалось нам попасть в номер. В гостинице недавно был ремонт и сильно пахло краской. Маме делалось дурно от этого запаха, и мы попросили перевести нас вниз, где было очень

грязно, затхло и сыро, но не было одуряющего запаха. Положив свои вещи, умывшись наскоро, мы отправились в церковь. Пришли к Евангелию на поздней обедне. Читалось об укрощении Спасителем бури. Вся обстановка, при которой совершалось богослужение, сразу привлекла к себе. Небольшой храм, носящий громкое название Введенский собор, деревянные полы, немного золота и украшений, стройное "от души" пение монахов и истовая неспешная служба пленили меня.

После обедни я повела маму и моего брата Серафима на могилки старцев. Помолившись и сразу полюбив могилки, я обратила внимание на баб, идущих в одном направлении. "Пойдем туда, это, верно, келия отца Анатолия", — сказала я. Мы пошли — и не ошиблись. Народу дожидалось много. Тотчас же подошел к нам келейник отца Анатолия отец Василий, у которого были хорошие, умные, вдумчивые глаза: "Откуда вы, рабы Божии?". Сказали. "Батюшка сейчас выйдет". И, действительно, почти тотчас вышел сам отец Анатолий — маленький, худенький, очень подвижный, с необычайно благим, ласковым лицом.

Благословив нас, тотчас взял в келию. Это небольшая четырехугольная комнатка, в переднем углу божница, по стенам иконы, среди них очень большая Казанская икона Божией Матери, направо от божницы — диван и кресло, налево — стол с массой листков и книжечек и шкаф с книгами и деревянными изделиями оптинских монахов.

Усадив маму и Серафима на диван, а меня в кресло, батюшка начал расспрашивать, откуда мы, чем занимаемся. Мама стала говорить о желании Серафима быть священником. "Но слишком он резв, — прибавила она, — боюсь, что ничего из этого не выйдет".

— А владыка Трифон [88] , уж он ли не был резв, а монахом сделался. Это ничего не значит.

— А дочь вот все в монастырь собирается.

— В монастырь? — обратился ко мне батюшка. — В какой же?

Я ответила неопределенно.

— Только не спеши и ни в Дивеево, ни в Шамордино не ходи — многолюдны очень. А вот верстах в ста отсюда община есть "Отрада и утешение" [89] или близ Москвы — — Головин монастырь [90] , Аносина пустынь [91] . Бывала там когда-нибудь?

88

Митрополит Трифон (в миру князь Борис Петрович Туркестанов; 1861–1934) в 1887 г., после университета, поступил послушником в Оптину к преп. Амвросию. В 1890 г. стал иеромонахом, а в 1901 г. — епископом.

89

Община «Отрада и утешение» была основана в 1898 г. в селе Щеглятьеве Серпуховского уезда, Московской губернии М.В. Орловой-Давыдовой, в собственном имении. Сама графиня (в иночестве Магдалина) была настоятельницей.

90

Казанский-Головинский монастырь основан в 1867 г. купцом Н.И. Доровым в селе Головине (неподалеку от Ховрино).

91

Борисоглебский Аносин монастырь основан в 1820 г. кн. Е.Н. Мещерской, ставшей игуменией Евгенией. Ныне обитель вновь открыта.

— Как же, батюшка, бывала.

— Отец Александр Пшеничников основывает общину, к нему можешь поступить. Только не спеши. Я вот ушел рано, а мать пришла и назад взяла. Так до 31 года и жил в миру. У нас торговля была своя красным товаром... Вы погостите у нас, поговеете?

— Да, батюшка.

— Ну вот, приходите часика в два исповедоваться, а сейчас я вам листочков дам.

И начал нас батюшка щедро оделять листочками и книжечками. Хорошо помню, как подал мне батюшка книжечку в желтой обложке "Молчать и не осуждать — труда нет, а пользы много" со словами: "Не читала этой книжечки никогда? Ну вот прочти, хорошая книжечка". Мне, по моему злому языку, эта книга попала не в бровь, а прямо в глаз.