Духовный лик Польши. Католики и католичество
Шрифт:
Послание он, кажется, не читал, как и я ещё не удосужился вот, хотя оно лежит при мне. Я обещал ему снести его. Но об англиканах [он] сказал следующее:
— Англикане признают, что наше православие — есть подлинное христианское учение. Они и в вере согласны с нами; и крещение через погружение признают; и хлеб квасный в Евхаристии и под двумя видами.
И они — хорошие, искренние люди. А католики и filioque придумали, и обливают вместо крещения (хотя Господь совершенно ясно сказал: ……….? — крещая, погружая. Мф. 28,19); и на пресном хлебе совершают таинство Евхаристии,
Я подумал: «Ещё рано учёные поспешили сдать в архив догматические, а особенно обрядовые разности. Ещё постоят за них очень многие».
— Но ведь вы их называете фанатиками, а они — вас. Кто же прав?
— Нам приходится уже отвечать на их дела. Смотрите: у нас нет прозелитизма почти вообще, а они в Константинополе везде ведут пропаганду в школах, в монастырях, в орденах своих. Мы же вынуждены лишь защищаться. И невольно они заставляют и нас быть фанатичными в ответ.
И я в душе понял правду его слов. Я и сам недавно говорил и о. Тышкевичу, и офицеру Масленникову, что если бы католики стали пропагандировать в России, они и во мне нажили бы врага, да ещё и энергичного врага. Какой бы вопль подняли латиняне, если бы мы повели подобную пропаганду православия в Риме, их столице?! О-о!
Таков был приблизительно разговор. Страшно жаль, что я мало понимал по-гречески; так интересно было слушать дорогого батюшку. И, конечно, он гораздо лучше выражался, чем я писал здесь: у него соединялась твёрдость веры со смиренной простотой духа и внутренней деликатностью. У меня в записках вышло гораздо грубее.
Простившись с ним, я направился покупать себе бумаги для продолжения записок о католичестве.
… Вспомнил одну подробность. Разговорились про кого-то. Я говорю:
— Хороший он (……).
А батюшка меня поправил: «Не ……, - а только ….?. Ибо …… (благий) только один Бог. «Никтоже благ (……) токмо един Бог», — сказал Спаситель юноше. А человека можно назвать только хорошим — «….?».
Я порадовался такой поправке: вот строгость понятий; истина сознательна и отчётлива. А католики направо и налево раздают эпитеты: хороший, добрый, благой. У них и Бог — «lebon Dieu», и человек- «bon», и «ладно» — «bon».
Не говорю уже о том, что щедрость необычайная, как и вообще в интеллигентном, галантнейшем обществе: тот хороший, этот ещё лучше, да и я…
… На базаре встретил меня грек, говорящий по-русски сносно, и, узнав, что мне нужна бумага, услужливо повёл к магазинчику. Дорогой справился, кто я.
Когда узнал, что я и есть епископ Вениамин, тотчас же со страшной любознательностью стал спрашивать: как же я живу у католиков, не перехожу ли я к ним?
Оказалось, он слышал уже обо мне. Я понял, что народ смущается действительно, если первый встречный заговорил сразу об этом.
— Конечно, истина — в православии. И никогда я не перейду в католичество. Это всё ясно.
— А зачем покупаете бумагу?
— Писать против католиков. Contre catholiques! — сказал я намеренно сильно и спокойно.
Он
— Как же contre, когда вы у них и спите, и кушаете?
— Ну, что же? Вот Вы — хороший человек, а учение ваше может быть плохое; с Вами я могу жить в мире, а учение — отвергать. Так и там: они относятся ко мне хорошо; но учение их неправильное. Я так и им говорю открыто, когда заходит речь!..
Он удивился ещё более моей смелости; и это, кажется, его успокоило. При расставании он дружески жал мне руку (у них, кажется, не все целуют руку епископу).
Идя, я думал: «Вопрос оказывается больной для иных. И в самом деле: не соблазняю ли я их? Сердце что-то забеспокоилось. "Горе тому, через кого соблазн приходит", — вспоминаю слова Спасителя. Да и не говорил ли их мне ныне о. архимандрит? Уже не уйти ли отсюда совсем?! Я — епископ! Осторожность втройне нужна. Нужно подумать, да и посоветоваться с владыками. Не хочется лишаться удобств… Похлёбка чечевичная!.. Смотри!..»
Но и радостно было мне слышать твёрдость батюшки и соблазн встречного: пусть знают католики, что не так-то легко бороться им. Против их фанатизма — здесь тоже скала.
Когда мы очень уступчивы и мягки (особенно русские, — и по натуре своей, и по неведению католицизма, и по интеллигентской «терпимости»), то это окрыляет врагов и делает их неуступчивыми и настойчивыми. А когда вот встретят такую твёрдость, то невольно придётся задумываться. Слава Богу за это! Как-то и я почувствовал себя гораздо ответственнее и твёрже.
Но нужно знакомиться?
Иду и думаю. Вдруг — две новых встречи. Но закончу эту главу. Меня поразило, между прочим, это странное совпадение: пошел исповедоваться, а получил обличение и был глубоко смирен батюшкой. И в чем? Не в грехе, а в вере, что важнее греха. А дальше и вовсе дивно: встречный человек говорит на ту же тему! Я мог бы пройти другой улицей и не встретиться с ним. Вижу, это — Промысел Божий! Нужно отнестись внимательно. Спрошу на исповеди и батюшку о. Софрония.
РУССКОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ О СОБЛАЗНЕ
12 марта. Купив бумаги, я шёл по улице в монастырь. Прохожие с обычным любопытством, особенно же свойственным народам Востока («Что нового,» — любили ещё при апостоле Павле спрашивать греки. Деян.17, 21) смотрели на русского духовного. Но на этот раз мне уже стало казаться: не «…………..» ли это? Вдруг слышу меня окликнули: «Владыка!» Оборачиваюсь. Ко мне бежит князь Волконский. О нем ещё, быть может, напишу. Католик.
— Как поживаете, — спрашивает он.
— Внешне — ничего, а главное-то внутри.
— Ну, конечно. Но и внутреннее возделывается через внешнее. А вот — моя жена.
Познакомились. Куда? Откуда? Я рассказал о визите к архимандриту Иерофею и встрече на базаре. Похвалил силу духа батюшки. Князь подтвердил, что действительно некоторые соблазняются, но на это не нужно обращать внимания.
— А вы тоже католичка? — неожиданно спросил я у княгини.
— Не-е-т! Православная!
— Ну, слава Богу! А вот ваш князь-то запутался, сбился с истинной дороги.