Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

Литтера Наталья

– Тихий, перестань! – передразнил его Иван. – Денег с тебя не возьму, и ты это прекрасно знаешь. Даже не спорь со мной! И не сомневайся, все сделаю в лучшем виде.

– Да я не сомневаюсь, – немного смущенно хмыкнул Тин. – Я тебе так скажу, Иван Иванович. Вот поэтому у тебя до сих пор ни кола ни двора! Я вообще изумляюсь, Ваня, куда ты все деньги, которые

зарабатываешь, деваешь? Может, у тебя есть тайная страсть?

– Угу, – привычно отшутился Тобольцев. – Коллекционирую редкие бонсаи. И раритетные издания Сервантеса.

Когда друзья узнали, сколько стоят услуги фотографа Ивана Тобольцева, имеющего в столичной фототусе прозвище Тобол, их изумлению не было предела. И они на диво слаженным дуэтом задали этот же самый вопрос: «Ваня, куда ты деваешь деньги?!»

Да если бы Иван знал.

Они все время куда-то девались. Нет, Ивану на жизнь хватало. Хватало на камеры, объективы и прочие прибамбасы. Одно время хотел свою студию и даже начал копить деньги на это дело, но перегорел. Не сейчас. Позже. И поэтому деньги у него постоянно утекали куда-то сквозь пальцы. Он легко давал в долг, и ему не всегда эти долги отдавали. Без вопросов оплачивал все, о чем просили из Коломны, – ремонт, сигнализация, новая бытовая техника. Роскошный мраморный обелиск на могилу деда. Два года назад матери в Израиле сделали полный рот новых красивых зубов. После всей этой эпопеи Ида Ивановна даже всплакнула, а Иван все никак не мог понять – как можно из-за фарфоровых зубов плакать. Хотя в эти зубы ухнули деньги с двух проектов. Да и не жалко. На мать не жалко. И на какие-то дорогущие лекарства и тестеры для бабули – у нее пять лет назад диагностировали диабет.

В общем, деньги куда-то девались. Все время. Такое у них свойство, очевидно. Впрочем, Тобольцев самоуверенно полагал, что, когда понадобится, он сможет взять этот процесс под контроль. А пока ему жилось прекрасно и так. Без обременений себя, любимого, скучными и неинтересными вопросами о том, куда деваются деньги. Главное, что он умеет их добывать. Вполне себе умеет – без унижений

себя и в полное свое удовольствие.

Размышления Ивана прервала резко распахнувшаяся дверь. Ракета явилась – собственной персоной.

– Не вели казнить, вели миловать, – обменявшись рукопожатиями с друзьями, высокий широкоплечий шатен рухнул в кресло и резко потянул в сторону галстук. – Заездили Ракету просто в хлам.

– Да ты такой прямо весь деловой-ездовой в последнее время, что я забывать стал, как твоя морда наглая выглядит, – отозвался Тин.

– У тебя какие-то юридические проблемы? – Рося оставил галстук в покое.

– Если бы были проблемы, ты бы о них знал, – ровно ответил Тихон. – Они у нас, как-никак, общие. Как и многое другое.

– Ну вот и радуйся, что я тебе не надоедаю, – Ракитянский наконец-то сунул галантерейное изделие в карман.

– Какая деликатность. Не понимаю просто, откуда у тебя такая гора срочных дел взялась, – все так же ровно проговорил Тихон.

– Ой, да бывает так – то пусто, то густо! – беспечно отозвался Рося. – Ну, хозяин, чем потчевать будешь? Тут обоснуемся?

– Сейчас прямо! – фыркнул Тин. – От вас потом крошки в документах и куриные кости между подушками дивана. Пошли, там уже накрыто в отдельном.

Только тут Иван понял, что минуту назад Тихон и Ростислав говорили как-то иначе. Что-то натянутое то ли звенело, то ли гудело между ними. В предыдущую встречу друзей, до автостопной поездки Тобольцева, этого не было.

* * *

– Слушай, Тин, – Иван воспользовался отлучкой Роси в туалет. – Что у вас случилось? Что-то не поделили? Или у Славки проблемы?

– С Ракетой у нас давно все поделено, – серьезно ответил Тихон. – А у Славки что-то происходит, явно. Только он не сознается. Дерганый какой-то стал. Нервенный. Спрашиваю – ржет, отшучивается, дурака включает. Но он в последнюю пару месяцев весь… напружиненный. Как на взводе. Не знаю, как его раскрутить на откровенность.

Конец ознакомительного фрагмента.