Думать не будем пока ни о чем
Шрифт:
Как-то очень бережно перебирает пальцами лепестки орхидеи. Наверное, одной из тех, что были у нее в волосах.
— Ты все знаешь, да? — На меня не смотрит, только как будто вздыхает и задерживает дыхание с приподнятыми плечами.
— Твоя мама рассказала.
Несколько раз качает головой и выдыхает.
Тихо, почти беззвучно.
Но это как серпом по яйцам.
Глава пятьдесят девятая: Йен
Akira Yamaoka — Please Love Me ... Once More
Мне так страшно поднять взгляд.
Так сильно страшно, как не было уже очень-очень давно.
Потому что пока я не смотрю на него — остается иллюзия волшебства. Остается маленькая надежда
Бывает же в фильмах, что героиня прикидывается кем-то другим, герой сначала просто увивается за ней, потом влюбляется в ее душу, а потом, когда вскрывается правда, они расходятся, чтобы на следующий день понять, что любят друг друга не за имена и статусы.
— Как ты? — слышу его голос и с огромным трудом подавляю желание закрыть уши.
Это жалость.
Я научилась чувствовать ее даже по миллиграммам. Как парфюмер — слышу фальшивую ноту, портящую весь «букет».
— Хуже, чем утром, но лучше, чем несколько часов назад.
Хорошо, что мама забрала из палаты и испорченное платье, и туфли.
Хотела и орхидею забрать, но ее я оставила для себя.
Лежала и представляла, каким был бы вечер: как Антон срезал бы все пуговицы, потому что ему явно не хватило бы терпения расстегнуть их всех. Как платье упало бы на пол. Как я осталась бы в белых полупрозрачных кружевах, чулках, Джимми Чу и с цветами в волосах. А потом только в чулках, туфлях и цветах.
Перед глазами красные брызги прошлого.
Прикусываю губу, чтобы не закричать от боли, которая сдавливает колени, проходит спазмом вверх по бедрам до живота.
— Ты был таким… настоящим в моей ненастоящей жизни, — нахожу в себе силы начать исповедь. — Я… забылась.
Признаваться уже поздно.
Каяться — бессмысленно.
Просить прощения — смешно.
Есть только правда, которую я должна рассказать. Для нас обоих. Мне тоже нужно послушать историю маленькой балерины, которую сквозняком унесло в камин. Как говорил мой психолог: записывай все, что чувствуешь, а потом перечитывай, чтобы услышать и понять себя. А я, стоило взять ручку и блокнот, сразу начинала писать книги.
Сбегала от реальности в миры, где на помощь девушке в беде всегда приходит рыцарь без страха и упрека, где зло немного гротескное и корявое, но не очень страшное и слабое.
Последние девять лет жила, глядя на мир через кривые зеркала моих фантазий.
И в итоге… сама стала злой ведьмой, заманившей в сети единственного, возможно, человека, которому была хоть чуть-чуть небезразлична.
— Ты не был человеком из окружения. Ты видел меня впервые, ничего обо мне не знал, не общался с людьми, которые могли бы сочувствующе кивать и намекать: «Ну ты же в курсе, да, что она с приветом?» Ты был таким настоящим и обыкновенным. И немножко необыкновенным, потому что без костюма, галстука и модных туфель. А еще с коктейлем из безалкогольного шампанского и мартини. Я в жизни столько не пила, как тогда с тобой. Всегда боялась расслабиться. Боялась, что как только поверю, сниму палец с курка — все повторится.
Я чувствую, как начинают стучать зубы.
Нужно сделать паузу, дать себе передышку и на натягивать нервы как струны, потому что если лопнет — я снова потеряюсь в прошлом. Может быть навсегда на этот раз, хоть мой врач уверена, что на самом деле все не так страшно.
Но нужно закончить сейчас. Пока я накачана успокоительными и эмоции валяются в нокауте. Если они снова выберутся на передовую, это снова буду не я.
— Пять лет назад мне написал один парень. Просто написал сообщение, адресованное не мне, а когда я ответила, что ошибся номером, извинился. И пошутил. Я пошутила в ответ. Он снова что-то написал, я снова ответила. Мы переписывались пару дней даже не зная имен друг друга. Это было… так необычно. Кто-то просто спрашивал, как у меня дела, присылал забавные картинки. Кто-то, кто не разговаривал со мной, чтобы
— Малыш, если не хочешь… — пытается остановить Антон.
— Я очень не хочу, — горько усмехаюсь в ответ. — Ты не представляешь, как сильно не хочу снова ковырять все это… Но иначе…
«Иначе ты не сможешь меня простить».
Он и так не простит. Это очевидно. Можно уже не бороться, бросать знамена и командовать собственным расстрелом.
Но я все равно попытаюсь.
— Мы общались так пару недель. Конечно, уже познакомившись и рассказав друг другу, кто мы. Обменивались фотографиями. Все было хорошо. Я была просто девушкой со странным именем и без грязного прошлого. А он был парнем. Потом решили встретиться. Он мне, если честно, не очень понравился, а я совсем не понравилась ему. Но нам было весело и неплохо друг с другом.
Тогда я не знала, что купаюсь в самообмане, пытаясь нафаршировать свою пресную симпатию эмоциями, с которыми не справлялись даже лошадиные дозы транквилизаторов. Чтобы и у меня тоже были настоящие теплые чувства к мужчине, чтобы и я была нормальной девушкой, которая пережила и смело шагнула в будущее, где у нее не случается приступ, если мужчина, чтобы спросить, который час, подходит ближе, чем на три метра.
— Однажды мы сидели в кафе, кажется, перед самым Новым годом. Он спросил, не хочу ли я пригласить его в гости и познакомить с родителями. Я сама об этом думала, но планировала немного подождать. Просто тянула время. Не знаю зачем. Видимо, подсознательно чувствовала подвох. В общем, мы немного поболтали, я пообещала узнать, не будут ли мама и папа против, если я приведу на семейный праздник одного человека. Потом он отошел и забыл телефон на столе. Телефон начал звонить. Это была Вика — я узнала ее по фотографии, потому что это была моя фотография. Чтобы ты понимал — никто не знал, что мы общаемся. То есть, Вика, конечно, выспрашивала, с кем это я все время приписываюсь и иногда провожу вечера, но я их не знакомила. Ему я ничего не сказала. Просто спросила Вику в лоб. Она пыталась отвертеться, но потом сдалась и призналась. Это был брат ее тогдашнего парня. И это она попросила его «случайно со мной познакомиться». Чтобы я не была такой несчастной. Хотела сделать мне подарок под елку. Из самых лучших побуждений.
Я не хочу рассказывать о том, что после этого у меня случился второй срыв.
Было так больно и плохо, что я прибежала домой и выпила свои «чудесные таблеточки». Которые меня не взяли. Поэтому я выпила их все. Просто чтобы заснуть и больше ничего не чувствовать.
Мама не дала мне «уйти» во второй раз. Сорвалась какая-то важная встреча и поэтому она вернулась домой раньше.
— Какая хорошая подружка, — слышу сухую ремарку Антона.
— Она хотела как лучше. — Я никогда не злилась на нее за тот поступок. Даже слова не сказала. А когда пришла в себя, увидела, как она рыдает и просит прощения. У меня не было другой подруги, и я не знала, что буду делать и как жить, если потеряю еще и эту. Так что мы сошлись на том, что я никогда не буду вспоминать о том случае, а она больше не будет ни с кем меня знакомить.
Кажется, Вика решила, что я «увела» Вадика в отместку за ее «заботу».
А ведь я почти забыла. И действительно простила. Даже ни разу не вспомнила и не упрекнула.
— А потом все стали говорить, что Саша — хороший вариант. Он знал, что я «не такая», перед ним не нужно было бы притворяться, он не стал бы тащить меня в кровать на третьем свидании. Был намного старше, да и так почти уже член семьи. Так что… Я начала встречаться с Сашей. Он был моим «папочкой», а я — его «не такой» девочкой. Он играл мускулами, забрасывал подарками, а я не умела радоваться в ответ. Он пытался меня раскрепостить, а мне было больно. Он был благородным и правильным Прометеем на скале, а я — фригидной недоженщиной, которая не могла чуть-чуть притвориться хотя бы из уважения. Представляю, с какой радостью он окунулся в мир настоящей раскрепощенной женщины.