Думаю – следовательно, играю!
Шрифт:
– Сыграйте на меня.
И тишина. Хотя я громко кричал и говорил на вполне понятном итальянском.
– Ребята, отпасуйте на меня!
И снова тишина, даже слышно эхо моих слов.
– Да что такое?
И снова тишина, словно все оглохли.
Мяч никто не передал. Мои товарищи играли между собой, не замечая меня. Я там был, но они не видели меня – точнее, вели себя так, как будто меня там не было. Меня исключили из общества, словно прокаженного, только потому, что я был лучше их. Я бродил как привидение, мне казалось, что я сейчас умру. Против меня был заговор. Со мной даже не разговаривали. Даже ни одного взгляда в мою сторону. Ничего.
– Так вы мне отпасуете или нет?
И снова тишина.
Со мной случился
Именно в этот момент моя карьера, будучи в самом начале, повернулась, приняв верное направление. У меня было два варианта: обидеться и бросить или обидеться и продолжить, но по-своему. Второй вариант показался мне лучше первого, и я начал действовать. Я сам пошел за мячом. Один, десять, сто раз.
Я против всего мира, я против всех, кто был в моем мире. Я был как крестоносец. Они не хотят играть со мной? Тогда я буду играть один – у меня есть все для этого. Они вдесятером не могли забить, а я один мог.
Я сделал их всех, даже тех, кто носил такие же майки, как я. И в одном они ошибались – у меня не было ни малейшего желания изображать из себя феномен, я просто таким родился. Я действовал инстинктивно, это не было продуманным планом. Мне в голову приходили игра, проход, гол, и я сразу же делал это: я бежал быстрее, чем мои собственные мысли. Уже тогда я был вынужден жить как тот, кто все время должен что-то показывать, для меня существовал иной стандарт: всем можно было играть в нормальный футбол, а мне нельзя, для меня это считалось поражением. И с самого начала говорили, что я устал, что я больше не смогу, осуждая то, как я двигаюсь, мои маленькие шаги (маленькие шаги для меня, но большие шаги для человечества…).
Этот стал словно пружиной: обычно, если я вижу вокруг себя много людей, я стараюсь промолчать, не испытывать эмоций, ни хороших, ни плохих, ничего не показывать, но в тот день все пошло по-другому. Я начал внутри себя длинную речь, про себя, внутренним голосом: «Андреа, привилегия – это не груз, ты высшего уровня, гордись этим. Мать-природа была щедра с тобой, она была добра в момент твоего рождения, она коснулась тебя волшебной палочкой, так пользуйся этим. Ты хочешь стать футболистом? Это твоя мечта? Другие мечтают стать космонавтами, а ты не собираешься летать? Тогда иди и возьми этот мяч. Бери его. Он принадлежит тебе, он твой, твои завистники его не заслужили. Они крадут твои чувства – забери у них то, что принадлежит тебе. Улыбайся. Будь счастлив. Сделай этот момент счастливым. И остальные моменты тоже. Иди в другую часть поля, как твой отец, пока завистники теряют время. Беги, Андреа. Беги».
Я даже сегодня не уверен в том, что уникален или непобедим, но я не могу этого объяснить тем, кто меня окружает, тем, кто привык видеть меня лишь поверхностно. Сам я пришел к выводу, что секрет прост: я по-другому вижу игру. Это вопрос точки зрения, широты взгляда, своего рода охвата взглядом. Обычно центровой игрок смотрит вперед и видит атакующих, а я концентрируюсь на пространстве между мной и ними, чтобы провести мяч. Больше геометрии, чем тактики. Я вижу это пространство свободным, я могу пройти сквозь него, калитка открыта. Меня сравнивали с Джанни Риверой, говорили, что этим я его напоминаю, но я никогда не видел, как он играет, даже на видеокассете. Мне не с чем сравнить. И никогда мне не удавалось увидеть себя в других игроках – ни прошлого, ни настоящего, хотя, возможно, когда-нибудь это и произойдет. Я не ищу своих клонов, мне не интересна овечка Долли, она все равно не идентична другим овцам. Я не чувствую давления,
– Андреа, продолжай играть, как в юниорах, – это первое, что мне сказал Луческу, и я, как хороший солдат, последовал этому приказу. Не всем это нравилось, кроме тех сенаторов раздевалки, которых больше всего слушали на поле, стариков по сравнению со мной. Однажды при них я три раза подряд совершил удачный дриблинг, а четвертый раз оказался для меня фатальным. Один из них задумал совершить убийственный подкат в меня. И было бы глупо говорить, что это было не специально, никто бы не поверил. Он тоже думал, что я изображаю из себя вундеркинда, а на самом деле я просто делал то, что мне сказал Луческу, бросив на меня взгляд: «Все нормально, так хорошо. Давай еще раз».
Он был очень внимателен ко мне, а команде громко крикнул:
– Дайте мяч Пирло, он знает, что с ним делать.
Странная дружба между вещью и человеком. Я умел делать некоторые вещи, сам того не осознавая. Первым настоящим триумфом стал момент, когда количество пасов моих партнеров друг на друга стало меньше, чем на меня. В первые дни соотношение было десять к одному (десять бессмысленных попыток и один мяч на меня, и почти всегда по ошибке). Время шло, и статистика улучшилась в мою пользу, показатели увеличились. А потом я стал вырываться вперед.
Я был так счастлив, особенно за своего папу, который, наконец-то, мог сидеть на стадионе на центральной трибуне, на самом удобном месте, в кожаном кресле и без беруш в ушах. Завистники остались на поле юниоров.
3. Предложение, от которого нельзя отказаться
«Несколько дней я вообще ничего не знал, я на все забил, я думал на испанском, мне снились сны на испанском, я бродил по улицам Мадрида в своих мечтах… А потом появился мой агент»
В юниорах «Брешии» со мной играли неплохие ребята, но они сталкивались (и часто проигрывали это столкновение) с серьезнейшей проблемой: они сами боялись своей мечты, ее груз буквально придавливал их. Я был для них Черным Человеком, убийцей их будущего, я протягивал им руку, но они отталкивали меня, а в итоге остались позади и, в общем-то, сами убежали от уровня профессионалов. Лучше скользить по самой быстрой дорожке и прийти вторыми, чем тормозить и начинать заново: жаль, что они этого не поняли. В общем, я понимаю, что с ними происходило в тот момент, когда они оказались в зыбучих песках, охваченные завистью. Я словно слышу их даже сейчас, этот хор, надежда которого умирает на глазах: «Мы хотим играть в «Барселоне» или в «Реал Мадрид»». Я знаю, почему они мне это говорили. Я знаю, почему я им это говорил. Стать футболистом – это лишь первая часть той мысленной молитвы, которую мальчик посылает к небу, того секрета, который он рассказывает учителю в своем первом сочинении в начальных классах – за ней сразу идет название команды, в которой они хотели бы играть. Испания была главной темой наших разговоров, абсолютная монархия нашей мечты, наше желание, наша цель, наше убежище, наш амбициозный проект, который мы обсуждали за обедом. Фруктовый сок становился «сангрией»: почти такое же чудо, как в Библии. Я был опьянен собой летом 2006 года, того года, когда в Берлине был выигран чемпионат мира. Я ехал на велосипеде по улицам Форте дей Марми, по набережной, люди останавливали меня, хлопали меня по плечу, болельщики приветствовали меня, и я приветствовал каждого из них: