Дунайский лоцман
Шрифт:
Если же случайно подозрения против Сергея Ладко пробьют броню его честности, это будет для Стриги вдвойне счастливый результат. Бандиту всегда приятно, когда вместо него судят другого; вдобавок, подмена будет еще приятнее и потому, что он питал к своей жертве смертельную ненависть.
Быть может, эти рассуждения были не вполне убедительны, однако отсутствие Сергея Ладко делало их логичными, ведь никто не знал о его патриотической миссии. Почему лоцман исчез незаметно? Местная бригада речной полиции уже начала задавать себе этот вопрос
Итак, картина выстраивается во всей драматической сложности. Длинная цепь преступлений, которые приписывают некоему Ладко из Рущука; исчезнувший из родного города лоцман с той же фамилией, которого в Рущуке начинают подозревать, правда, пока еще смутно; в это же время за сотни километров оттуда Ладко, обвиняемый Драгошем на основе серьезных улик, скрывается под маской рыболова Илиа Бруша; и, в завершение всего, Стрига, пользующийся после каждого преступления своим подлинным именем, чтобы свободно разъезжать по Дунаю, тогда как молва приписывает злодеяния ни в чем не повинному лоцману Ладко.
Итак, добычу упрятали в тайник. Шум погрузки слышал настоящий Сергей Ладко в том самом подводном трюме, куда не могла прийти никакая человеческая помощь…
Было около трех часов утра. Экипаж судна, утомленный тревогами этой и предыдущей ночи, крайне нуждался в отдыхе, но об этом не могло быть и речи. Стрига, желая поскорее удалиться от места ограбления, приказал немедленно пуститься в путь, пока не рассветало; приказ был выполнен безропотно — ведь каждый понимал его резонность.
Пока поднимался якорь и шаланду выводили на середину реки, Стрига осведомился о подробностях утренней операции.
— Он был совсем один, — ответил Титча. — Драгош сразу запутался в сеть, как простая щука.
— Видел он вас?
— Не думаю. У него были другие заботы.
— Не сопротивлялся он?
— Попробовал, каналья. Пришлось его пристукнуть, чтобы успокоить.
— Но ты его не укокошил? — живо откликнулся Стрига.
— Да нет! Только оглушил. Я этим воспользовался, чтобы связать его покрепче. Я еще не кончил упаковку, как он не мог бы позвать ни папу, ни маму.
— А теперь?
— Он в трюме, в том, понятно, что с двойным дном.
— Знает он, куда его перенесли?
— Ну, тогда он чересчур большой хитрец, — объявил Титча с грубым смехом. — Я ведь не забыл снабдить его ни затычкой во рту, ни повязкой на глаза. От них его освободили только в трюме. Там, если ему угодно, он может распевать романсы и восхищаться картинами природы.
Стрига молча ухмыльнулся. Титча продолжал:
— Я сделал все по твоему приказу, но куда это нас заведет?
— По крайней мере, приведет в расстройство бригаду, лишенную начальника, — ответил Стрига.
Титча пожал плечами.
— Назначат другого, — сказал он.
— Не спорю, но новый,
— Он жив, — заверил Титча.
— А подумал ты накормить его?
— Черт… — Титча почесал в затылке. — Совсем об этом позабыли. Но двенадцать часов воздержания никому не повредят, и я отнесу ему обед, когда мы тронемся… Если только ты не захочешь отнести сам и кстати посмотреть на него.
— Нет, — быстро возразил Стрига. — Я предпочитаю, чтобы он меня не видел. Я его знаю, а он меня нет. Это — козырь, которого я не хочу терять.
— Ты можешь надеть маску.
— Это не пройдет с Драгошем. Он не нуждается в том, чтобы видеть лицо. Он распознает человека по росту, ширине плеч и другим приметам.
— Значит, это, на свою беду, я должен носить ему пищу!
— Нужно же кому-то это делать… Впрочем, Драгош сейчас не опасен, а когда станет опасен снова, мы уже скроемся.
— Аминь! — сказал Титча.
— Пока, — начал опять Стрига, — надо держать его в коробке. Но не очень долго, иначе он умрет от удушья. Поднимите его в каюту на палубе, когда минуем Будапешт, завтра утром после моего отъезда.
— Ты намерен оставить нас? — спросил Титча.
— Да, — ответил Стрига. — Я буду время от времени покидать шаланду, чтобы собирать сведения на берегу. Я узнаю, что говорят о нашем последнем деле и об исчезновении Драгоша.
— А если тебя сцапают? — возразил Титча.
— Опасности нет. Никто меня не знает, и вдобавок я появлюсь в совершенно новом облике.
— В каком?
— Знаменитого Илиа Бруша, знатного рыболова и лауреата «Дунайской лиги».
— Вот это мысль!
— Превосходная! У меня лодка Илиа Бруша. Я заимствую его шкуру по примеру Карла Драгоша.
— А если у тебя попросят рыбу?
— Я ее куплю, если понадобится, чтобы продать.
— У тебя готов ответ на все.
— Еще бы, черт возьми!
На этом разговор прекратился. Шаланда плыла по течению. Дул легкий ветерок, он стал попутным, и Стрига, спеша, вдобавок приказал грести двумя длинными веслами, ими обычно пользовались, идя против ветра. До Будапешта оставалось еще километров тридцать.
По мере того как спускались вниз, вид берегов становился более суровым. Чаще появлялись тенистые зеленые острова, иногда разделенные узкими каналами, где нельзя было пройти шаландам и где проскальзывали только изящные увеселительные яхты.
Шаландой, где Стрига был капитаном, следовало управлять очень умело. Она отличалась значительными размерами, так как водоизмещение превышало двести тонн. На палубе находилась надстройка — спардек, передняя часть его образовывала рубку, где помещался экипаж. На мачте поднимали национальный флаг, а у кормы был укреплен длинный брус, с его помощью поворачивали руль.