Дура LEX
Шрифт:
— Гораздо больше, — отвечал Адик. — Ему просто цены нет.
Разошлись за полночь, но не все. Касаниями рук Романо и Зинка договорились, что Романо может остаться.
Романо нравились Зинкины борщи, вареники, котлеты и вообще все, что она готовила. А о ночах и говорить нечего — цыганская страсть всему миру известна. Как когда-то ее муж, а потом Виктор, Романо любил рассказывать истории за обедом. За короткое время Зинка начала вполне сносно говорить и понимать по-английски.
Однажды Романо рассказал, что дал убежище старому албанцу и отказал в нем молодому, потому что молодой на вопрос, куда ему вмазали
— Ну ты прямо Шерлок Холмс! — похвалила Зинка.
— Это еще что, — возбудился от заслуженного комплимента Романо. — Вчера был у меня африканец, который утверждал, что ему грозит смерть, потому что его дядя генерал, который возглавил провалившийся путч, а он сам капитан, участвовавший в этом путче.
— И как же ты его вывел на чистую воду? — спросила Зинка.
— Я понял, что все его сведения насчет этого путча из Интернета. Задал парню несколько вопросов насчет дяди — мол, какого рода войск он генерал. Парень отвечает, что авиации. Спрашиваю — и ты летал? И я летал, отвечает. На чем летал? — На истребителе. Когда он вышел, я из Википедии узнал, что в Бурунди нет никаких истребителей. Там всего 16 авиатранспортных средств, из них семь вертолетов. Какой дядя-генерал? У нас принцип простой: солгал в одном — значит, лжешь и во всем остальном.
Романо вкусно поглощал борщ с бородинским хлебом. Доев последнюю ложку, поднял голову, чтобы попросить добавки. Зинка давилась от смеха. Сначала Романо хотел рассердиться, но передумал и рассмеялся тоже.
— У тебя на работе знают, с кем ты встречаешься? — спросила Зинка.
— Только один человек знает — мой друг. Я не обязан ни перед кем отчитываться.
— Романо, о наших отношениях знают несколько человек — Аскольд, Верка и скрипач Адик. Адик при этом понятия не имеет, кто ты и где работаешь. Верка поклялась мне здоровьем своих дочек, что никому ничего не расскажет. Аскольд мой адвокат, и вы с ним друг друга за яйца держите, а может, уже и отпустили. Один загадывает загадки, другой их разгадывает — вам скучно будет друг без друга. Но мне, честно говоря, хотелось бы на свет выйти. Не хочу я всю жизнь прятаться, выдавать себя за кого-то, притворяться. Почему ты, американский гражданин, работник государственной службы, должен скрывать свои отношения со мной? Конечно, мне странно слушать твои истории — ведь меня поймать было не труднее, чем капитана авиации из Бурунди. Я могла уже пару месяцев вариться в депортационном суде, а вот сижу с тобой, слушаю про таких, как я. Аскольд прав — неумная вся эта система. Кто смекалистее, тот и победитель.
— Значит, отсев производится именно так — кто смекалистее, тот и останется. А теперь еще тарелку борща, пожалуйста.
К середине ноября листья почти все облетели, стало холодно. Осенний грипп, опять видоизменившись, заползал к людям в носоглотки, легкие и бронхи. Не помогали никакие вакцины.
— Время валить в Майами, — сказал Аскольд Верке. — Давай полетим на недельку.
— Я помню Майами. Помню, как мы на «Бэби Кристине» в порт входили. Я смотрела на белые и розовые дома с «Бэби Кристины» и думала: неужели я приеду когда-нибудь сюда как белый человек, смогу жить в отеле, ходить красиво одетой по улицам?..
— Вера, ты приедешь просто как человек — будем жить в отеле, что-нибудь красивое для тебя мы найдем. Походим по ресторанам, поваляемся на пляже…
— Я приеду как серый человек. Ты, рестораны, платье, магазины — все
— Конечно, посадят. Мы полетим первым классом — меньше народу. Увидишь — весь самолет будет чихать и сморкаться.
Аскольд оказался прав. Весь салон экономкласса хрюкал и кашлял, а в салоне первого было всего три человека — Верка, Аскольд и молодящаяся старушка, на запястье которой мерцал сапфировый браслет.
— Это Жаклин Сталлоне, мать Сильвестра. По-моему, она из Одессы, ее девичья фамилия Лобофиш, — прошептал Аскольд. — Я однажды обедал в компании с ней и ее бойфрендом в румынско-еврейском ресторане «Сэммиз» в Нью-Йорке. Ее бойфренд тогда объелся паштетом, который заправили подсолнечным маслом с луком. В «Сэммиз» рядом со столом ставят ведерко, а в нем ледяной куб, в который намертво заморожена бутылка водки, только горлышко видно. Когда водку разливаешь из куба, руки коченеют. Официанты там играют роль еврейских мамаш. Если кто-то не доел свою порцию, официант кричит: «Ты как себя ведешь! А ну-ка немедленно доешь!» Манер в этом ресторане никаких, да они и не поощряются. Официант запросто может отрезать кусок от твоего стейка и отнести его на соседний стол, потому что сидящий за ним человек сказал, что твой стейк аппетитно выглядит.
— Сколько же лет мамаше? — довольно громко спросила Верка.
— Семьдесят шесть, — ответила со своего кресла мадам Лобофиш-Сталлоне.
В полете пили скрудрайверы. Мама Сильвестра сказала несколько фраз по-русски, но разговор не клеился. Уже на выходе из аэропорта Аскольд сказал, что мадам Лобофиш-Сталлоне приврала насчет своего возраста — ей минимум восемьдесят шесть.
Поселились в «Мариотте» на Саут-Бич. Окна номера выходили на океан, а еще был балкон с маленьким столиком и двумя плетеными креслами. По утрам Аскольд и Верка пили кубинский кофе в забегаловке на пляже, потом загорали и купались в океане. Когда солнце было в зените, занимались любовью в прохладном номере, а вечером шли на обед в какой-нибудь рыбный ресторан.
Как-то Верка попросила Аскольда найти то место, куда причалила «Бэби Кристина». После нескольких часов плутаний вдоль побережья на машине, которую Аскольд взял напрокат, бухта была найдена.
«Приплыла ни с чем и уплыву ни с чем», — подумала Верка. Она стояла у парапета и смотрела на воду. В бухту входила маленькая яхта.
— Цыган везут, — засмеялся Аскольд.
— Кому-то жен везут, — сказала Верка, отходя от парапета.
Аскольд перестал смеяться и закурил.
Вечером он повел Верку в дорогой бутик и купил ей длинное желтое платье, синие бусы и белые босоножки. Во всем этом Верка и вышла из бутика.
Все кубинцы на улице замерли. Высокая, загорелая, красивая — такие девушки живут в шикарных особняках за заборами, их можно увидеть лишь на обложках глянцевых журналов.
— Пошли есть крабов, — сказал Аскольд.
В ресторане все посетители и официанты смотрели на Верку, а она хряпала крабов специальными щипцами, высасывала из клешней мясо и запивала его пивом из большой кружки. Верка не хотела ни говорить, ни слушать — делала вид, что слишком занята крабами, а на самом деле не отрываясь смотрела, как маленькая белая яхта входит в бухту. Конечно, эта картина существовала только в ее воображении; ресторан находился далеко от берега, да и в любом случае было уже слишком темно, чтобы разглядеть яхту в океане. Последнюю клешню Верка раздавила с такой силой, что из нее брызнул сок, и капелька, попав на новое платье, превратилась в пятно.