Дурак и ведьма

Шульгин Герман

Ася стояла внизу.

– Спасибо, – тихо сказала она. И добавила: – Ты молодец.

Васятка молча кивнул. Говорить сейчас он не хотел и не мог.

Он обещал, что никогда не оставит маму, и вот оставил. Новая счастливая жизнь стала серой и тоскливой, как все вокруг. Он слышал, как капает дождь, и представлял, как за спиной – в серой многоэтажке льются мамины слезы.

Ася взяла его под руку. Прижалась к нему. От Асиного тепла на душе у Васятки стало спокойней.

– Ох уж эта погода, – сказала она.

Васятка выглянул из-под зонта. Справа

над домами уже разъяснилось. Дождь закончился. Ветер гнал по лужам невысокую рябь.

– Смотри, – Ася забрала у него зонт, сложила и показала им за дома. – Радуга.

– Радуга, – повторил Васятка и, сам того не ожидая, заулыбался.

Все завертелось, закрутилось и успокоилось: стало обыденным, вошло в привычную колею.

Комната была небольшая, но светлая, соседи попались хорошие – обычные люди.

– Берем, – сказала Ася, глядя на высокие белые потолки.

– Берем, – согласился Васятка и подписал с риелтором договор.

Ася подошла к окну, распахнула старые деревянные рамы, впуская в комнату свежий осенний воздух. А потом взяла с подоконника горшок с геранью и отнесла на общую кухню.

– Ненавижу эти цветы, – призналась она. Васятка кивнул. Ему было немного жаль: мама всегда говорила, что эти цветы полезны для воздуха.

Ася бросила институт и пошла в торговлю, решив, что восстановится, когда им будет хватать денег на жизнь. Васятка получил свой красный диплом, устроился на престижную работу, а с первой зарплаты купил матери навороченный холодильник. Но мама отчего-то не спешила назвать его человеком, сказать – «вот теперь-то ты состоялся». Она вообще перестала его хвалить и только жаловалась на жизнь. Говорила, как тяжело и одиноко ей тут одной, и что некому будет, как придет время, поднести ей стакан воды.

– Ну чего ты, мам, – огорчался Васятка. – У тебя же есть я.

– Не у меня, а у этой… прости господи, – ворчала мама.

Васятка не понимал, причем тут мамин господь. Он целовал мать в щеку, сглатывал подступивший ком и со смешанными чувствами переступал порог, уходя из родного дома.

Он убеждал себя, что все хорошо. Но в равнобедренном треугольнике между Асей и мамой он был стороной неравной. И как превратить фигуру в треугольник равносторонний, Васятка не знал.

Он разрывался между работой, домом и мамой. Он вкусил взрослую жизнь, пил ее через край, и все чаще ему вспоминалось беззаботное детство и юность.

– Куда же ты, Васенька? – с горечью спрашивала Ася, когда Васятка, не разувшись, бросал рядом с ней на диван портфель и, плотнее намотав шарф, собирался сорваться в ночь. – Ты хотя бы поел…

– У мамы поем, – отвечал он, хмуря брови в ответ на сощуренные глаза Аси. – Ей опять нехорошо. А ты поешь, не жди меня. Буду поздно. Так что ложись.

Он на цыпочках пробирался к ней, осторожно, чтоб не топтать, целовал ее в нос и пятился к выходу. Ася вздыхала.

Васятка не всегда возвращался домой. Иногда он оставался на ночь у матери. Мать охала и стонала, и гоняла его за лекарствами.

– Сердце болит, –

жаловалась она, но к врачу не ходила. – Боюсь, что с работы уволят, а на пенсию я прожить не смогу, – говорила она в свое оправдание.

– Забудь ты про эту пенсию, – обижался Васятка. – А я на что?

– А на то что ведьма твоя меня со свету жить хочет! – злилась мать. – Денег ей твоих мало, жадная стерва. А ты, дурак, веришь ей.

– Ну сколько можно-то, а?

Но мать начинала снова стонать и охать, и Васятка прекращал разговор.

– Вот когда ты рядом, сыночек, мне как-то полегче, – признавалась мать, и Васятка оставался у нее. Спал в холодной постели, из которой, как ему казалось, он давно вырос, укрывался плюшевым одеялом, утыкался носом в жесткий ворс ковра на стене.

Первое время Ася звонила ему, спросить, вернется ли он домой, и Васятка тихонько пробирался на кухню, закрывал за собой дверь, чтобы мама не слышала, о чем он и с кем говорит, чтоб не расстраивать ее лишний раз. А потом Васятка стал оставаться все чаще, и Ася звонить перестала.

Он купил для нее колечко из белого золота – тоненькое, с капелькой янтаря в изящной оправе. Все мечтал остаться с ней в тишине, вдвоем, заказать ужин из ресторана, зажечь свечи, стать на одно колено по-рыцарски, сделать ей предложение. Но как-то не складывалось: то не было времени, то настроения – у него или у нее. А еще он боялся, что как только мать узнает о свадьбе, то сляжет с сердечным приступом.

Ася все чаще дулась, ходила насупленной, говорила, что скоро забудет, как он выглядит и кто он вообще такой.

– Да неужели ты не понимаешь, что она тобой вертит? – однажды вспылила Ася. – Вранье это все. Ничем она не болеет, просто хочет тебя вернуть.

– Не смей так говорить! – сказал Васятка резче обычного, и тут же пожалел об этом, увидев, как сверкнули у Аси глаза. – Это моя мама, – мягче добавил он, словно извиняясь. – И я ее очень люблю.

– Вот и люби ее, – сказала Ася и отвернулась к стене. – Это никогда не закончится.

Васятка хотел возразить, но почему-то не стал.

Когда через сутки он вернулся от мамы, вымотанный донельзя, Аси не было. Васятка устало лег на диван и долго смотрел на трещину в потолке. Прошел час или два, но Ася не возвращалась. Васятка сел, повертел тяжелой головой по сторонам и только тогда понял, что на самом деле произошло: Ася ушла насовсем.

Он взял телефон и набрал ее номер.

«Не звони мне больше, – сказал автоответчик голосом Аси. – Я выбрала за тебя. Будь счастлив».

Васятка закрыл лицо руками и повалился обратно на диван. У него не было сил куда-то бежать, искать ее, тем более он не знал куда.

Он лежал, но не засыпал, а словно проваливался вниз в темноту. Васятка не знал сколько прошло времени, когда он подскочил от звонка мобильника.

– Ася, где ты? – прокричал он в трубку, не посмотрев на экран.

Но это была мама.

– Мне кажется, у меня приступ, – холодно сказала она. – Дышать тяжело, все защемило слева, и болит голова. Мне надо…