Дураки и герои
Шрифт:
– Читал я как-то на досуге Макиавелли, – заметил Сергеев.
– А ты меньше читай, Миша, – перебил Владимир Анатольевич. – На тебе гражданская жизнь плохо сказывается. Знаешь, чем плохи идеалисты? Да тем, что кричат они об идеалах, а на самом деле точно так же пекутся о себе. Но вот незрелые умы – заражают!
– Это ты обо мне?
– Умка, ведь я тебе не враг и никогда им не был. Почему ты выбрал другую сторону?
– Потому что это моя сторона…
– Уверен? А не рассорься ты со мной? Не уйди от тебя Вика? Не подбери к тебе ключик ребята Регины? На чьей стороне бы ты был? Вот ты сказал, что будь у тебя в распоряжении сотня твоих коллег… А где твои коллеги, Миша? Скольких из них ты можешь
– Кстати, о Мангусте… Это была твоя идея – его ко мне прислать?
Блинчик рассмеялся.
– Моя? Нет, Умка, Андрей Алексеевич вне моего влияния. Это ты не по адресу. Я сформулировал возникшую проблему нашим российским друзьям. А все остальное делалось уже без моего участия. Я твоего Мангуста, не к ночи он будь помянут, и видел всего пару раз, по суровой необходимости. Но скажу тебе, что ты в сравнении с ним сладкая булка. Рядом с ним у меня мурашки по спине бегали… А тебя, брат, прости, но я не боюсь. Мангуст может убить просто так, играючи, безо всякой причины. А тебе нужно правильное моральное обоснование…
– И ваши российские друзья послали Мангуста решать твои проблемы?
– Не совсем так, Миша, – не согласился Блинов. – Скорее они решали свою проблему. Или нашу совместную проблему. Тут я совсем запутался… Я привык иметь дело с людьми бизнеса, а у соседей теперь из-под любого «Бриони» торчат погоны. В общем, всем сторонам было необходимо, чтобы ты молчал, а идти на силовые акции против тебя я не хотел…
– Ты и сантименты? – удивился Сергеев. – Блинчик, я тебя не узнаю! С чего б это вдруг?
– Ты дважды спас мне жизнь! – жестко сказал Владимир Анатольевич и закурил очередную сигарету от окурка предыдущей. – И, на самом-то деле еще раз спас мою жопу в Африке! Потому что, если бы тот груз тоже был продан налево, мне бы наверняка отстрелили голову, даже если бы для этого надо было рвануть половину Киева. Вот поэтому и не было силовых акций. Поэтому, а не потому, что мы боялись твоих сетевых разоблачений – кто поверит интернетному говну? Его тоннами льют на всех каждый день!
– И из благодарности, вместо того чтобы отбить мне голову, вы рванули бедного Митю пластитом, переманили перепуганную Вику…
– Это да… – согласился Блинов. – С этим Митей, ее помощником, нехорошо получилось. Но, согласись, это было меньшим злом, в сравнении с твоей или Викиной смертью. Результат достигнут с минимальными потерями.
Он поднял на Сергеева злые, холодные глаза, совершенно неуместно смотрящиеся на пухлой веснушчатой ряхе, и добавил:
– А разве не этому тебя когда-то учили, Умка? Добиваться результата, несмотря на косвенный ущерб? Так чего ты ноешь? Неужели это слишком большая цена за жизнь Вики, твоей падчерицы и за твою жизнь? И за твою глупость, Сергеев!?
– Намекаешь, что меня спас?
– Не намекаю. Прямо говорю.
– Знаешь, Блинчик, – сказал Сергеев с сожалением. – Я не буду тебе ничего объяснять. Бесполезно это. Ты все равно не поймешь, что друзей нельзя использовать, что очень часто дружба и выгода – это не только несовместимые, но и взаимоисключающие друг друга вещи. Ты никогда не уяснишь, что потерять любимую женщину – это все равно, что потерять жизнь…
– Не преувеличивай, – перебил его Блинов, поморщившись. – Как там у Пруткова: «Друг мой, прошу, не говори красиво!» Ты за свою жизнь и друзей терял, и женщин терял! Но жив же до сих пор! Да? И неплохо себя чувствуешь, если вспомнить, как ты только что рихтовал мною стены.
Владимир Анатольевич уже вещал, привычно жестикулируя для убедительности. Для того, чтобы вещать, ему не нужна была трибуна. И в слушателях, если уж откровенно, он не нуждался. Главное было начать.
– Именно в этот момент мы и начинаем жить по-настоящему. Как свободные люди! Нас уже ничто не сдерживает, нам не надо оглядываться на то, что о нас подумают, мы не пытаемся быть лучше, чем мы есть… И, главное, мы не ждем от жизни того, что она нам дать не может. Не будет ни счастья, ни душевного покоя, ни заслуженного отдыха в кругу вопящих внуков. Будет борьба за деньги и власть, потом, если выживешь, борьба за неограниченную власть, потом битва за удержание этой власти и в результате, если повезет, достойная смерть со скипетром в одной руке и державой в другой. А если не повезет, тогда твои кости растащат молодые голодные волки, которые так и ждут, чтобы ты оступился…
– Друг мой, – сказал Сергеев, не в силах сдержать иронию. Он довольно четко скопировал интонации Блинова. – Как там у Пруткова? Если у тебя есть фонтан – заткни его!
– Ты о чем? – переспросил Блинчик, прерванный на полуслове. Он напоминал токующего глухаря, у которого только что выстрелом оторвало хвост.
– У тебя мания величия, Вова, – произнес Сергеев с улыбкой. – Натуральная мания величия! Какой скипетр? Какая держава? Ты это серьезно? От соседа северного заразился? О чем ты говоришь, вдумайся! Вы же бредите все! Неограниченная власть! Абсолютная! Вы же в пропасть катитесь! Пусть ты прав… Пусть мои визави не лучше твоих! Пусть они хуже в тысячу раз! Но если ты – это добро, и они – это добро, то, что такое зло? Объясни мне, тупому идеалисту, кем вы все будете управлять, когда изведете страну под корень? Власть – она нужна, когда есть кем править…
Блинов тихонько хихикнул, а потом и засмеялся в голос, этак вальяжно хохотнул.
– Ну да… Тут декабристы разбудили Герцена! Как ты, Мишенька, только бессонницей не мучаешься! Ты ж беспрерывно должен за народ радеть! Он же без тебя, праведного, от коварного Блинова пострадает! Я же уже говорил тебе – народу все равно. Ему плевать на то, кто наверху, если холодильники наполнены. Демократии отлично приживаются только в сытых странах. Для голодных больше подходит диктатура. Она, знаешь ли, создает иллюзию справедливости и при этом не влияет на перераспределение благ. Когда недовольные валят лес, у тех, кто остался на воле, есть больше оснований этой свободой наслаждаться. А отбери у них наглядный пример того, к чему может привести недовольство, и получишь не процветание, а хаос и анархию.
Сергеев снова, как много месяцев назад, поймал себя на том, что внимательно слушает Блинова. Гораздо более внимательно, чем того требует ситуация. Не зря, ой, не зря занимал Владимир Анатольевич место председателя политсовета в родной партии! Было в его речи нечто завораживающее, некая железная убежденность, достоверность, заставляющая слушателей воспринимать слова Блинова, как истину, при очевидной спорности тезисов. Это был дар, несомненно. Такой же дар, как талант художника, музыканта или артиста – способность заставить других видеть мир своими глазами. Даже некогда воспитанная специальными тренировками способность Михаила противостоять внушению не могла защитить его в полной мере от влияния речей бывшего друга.