Дуреха
Шрифт:
– Дарья, объяснись, пожалуйста, – классная дама изумленно поглядела на нее. – Что за сочинение по литературе ты написала?
– Это же строки из Ахматовой, – пожала плечами Даша. – А что такое?
– Но тема, насколько я поняла, была определенная? Причем здесь эти слова? Это что? Только эпиграф? А где само сочинение?
– И вы не поняли, Юрий Николаевич? – Даша обернулась к бегающему по классу молодому учителю.
– Нет, – испуганно споткнулся тот на ровном месте, но, под ее пристальным взглядом, замялся. – Мне кажется,
– Да что тут гадать, Юрий Николаевич? Я люблю вас, – кинулась, как в омут, Даша.
Юрий Николаевич пошел багровыми пятнами.
– Господи, Дарья, – ахнула Евгения Александровна, – как ты можешь? Ты с ума сошла? – она обернулась к насмерть перепуганному учителю. – Да что, вообще, здесь происходит?
И тут Даша мгновенно прозрела. Явный испуг учителя оскорбил ее, уязвил самолюбие, задел за живое, втоптал в грязь ее чистые юношеские порывы. Она кинулась вон из школы, прибежала домой, закрылась в ванной и так зарыдала, что сердце ее едва не выскочило из груди.
Бабушка, ничего не понимая, стояла под дверью и поначалу сильно ругалась: «Открой дверь, негодница! Что ты там натворила, дуреха?» Потом расстроенно умоляла: «Дашенька, деточка, что случилось? Успокойся, пожалуйста!»
А под конец просто стояла, прислонившись к дверному косяку, и молча пила сердечные капли, слушая рыдания внучки.
Через неделю Дарья вернулась в школу.
Учитель литературы уволился. Классная дама, сама переживающая за свою ученицу, сделала вид, будто ничего не видела и не слышала. И все пошло своим чередом. Только Даша еще долго-долго ходила мрачная и понурая.
Однако время если и не лечит, то, конечно, смягчает боль утрат, потерь и разочарований. Все проходит. Все течет и изменяется. Люди взрослеют, мудреют, умнеют. Понимают и принимают ситуацию, учатся анализировать, сопоставлять и исследовать.
Жизнь нас многому учит. Очень многому. Но только одного она не может. Не в силах жизнь стереть из нашей памяти произошедшее. Не в ее власти уничтожить воспоминания. Не может, как волна морская, смыть картины прошлого.
Дарья горевала долго, но постепенно молодость взяла свое. Оптимистка по натуре, она, проснувшись однажды поутру, сказала своей неизменной спутнице Зойке:
– Знаешь, Муха, а я ведь уже даже и лица его не помню.
– Кого? – опешила Зоя.
– Как кого? – обиделась ее забывчивости Даша. – Учителя нашего по литературе. Помнишь? Юрия Николаевича.
– И правильно, – Зойка обняла подругу. – Я никогда не понимала, как ты могла в него влюбиться. Такой тщедушный, хилый и неуверенный в себе. Фу!
– Да? – поразилась Даша. – А мне он казался стройным, тонким, импульсивным.
Все мы разные. Непохожие. Мы не лучше и не хуже других, мы просто иные! Люди как люди. Казалось бы, что особенного? Но нет: чувствуем по-разному, живем по своим принципам, ждем каждый своего. Кто-то жаждет денег, кто-то делает карьеру, а иные, похожие на Дарью, ищут чуда.
Дарья, романтичная и сентиментальная, стремилась к любви. Она изначально видела в каждом человеке хорошее. Потом, разочаровываясь, удивлялась своим наивности и глупости.
Мужчины, привыкшие к другим стандартам красоты, не особенно баловали девушку вниманием. Дарья их понимала.
– Да чего удивляться-то? Вон посмотри, – кивала она на знакомых девчонок. – Ноги от ушей, талия как у пчелки, волосы до колен. А я? Мне, конечно, и так хорошо, меня мои килограммы не тяготят, но любви все равно хочется.
– Что ты несешь? – возмущалась Зоя. – Я устала тебе говорить, что ты не толстая. Ты просто упитанная. У тебя широкая кость и замедленный метаболизм, но все это очень органично и тебя совершенно не портит.
– Скажи еще, что лишние килограммы делают меня неотразимой, – хохотала в ответ Дарья. – Нет, видно, не суждено мне счастье семейное!
Но в двадцать она опять влюбилась. Эта ее влюбленность уже была осознанной и серьезной, по-настоящему взрослой. Объектом ее нежданного внимания на этот раз стал обычный инженер.
Звали инженера Анатолий. Он был не слишком красив, несколько сутул и басовит. Ходил, слегка шаркая ногами, говорил медленно, будто раздумывая о чем-то. Но глаза Анатолия восполняли все его явные недостатки: большие, глубокие, темно-синие, они сверкали как два сапфира! Обрамленные длинными темными ресницами, глаза мужчины сводили Дарью с ума.
Встречаясь с ним, она не могла оторваться от лица Анатолия, словно завороженная, все глядела и глядела на его необыкновенные глаза.
Нет, конечно, мужчина был не прост: умный, самостоятельный и рассудительный, он умел поддержать беседу, хорошо одевался и громко заразительно смеялся в ответ на шутку или анекдот.
Они познакомились в аптеке. Дарья прибежала за таблетками для бабушки, у которой «рвануло» давление, но, уже уходя, обратила внимание на мужчину, который растерянно глядел на витрину и никак не мог определиться с покупкой. Аптекарь явно нервничала, а он, беспомощно переминаясь с ноги на ногу, бегал глазами по лекарствам, выставленным на витрине.
Дарья вернулась к прилавку.
– Может быть, вам помочь? Что вы ищете?
– Да я уже предлагала ему помощь, а он как истукан, – тут же отреагировала хмурая аптекарша.
Даша взглянула на обескураженного мужчину.
– Что вам нужно?
– Да мазь какая-то, – смущенно хмыкнул тот. – У мамы колено сильно болит, и она попросила купить мазь.
– Ну, так выбирайте, – сердито фыркнула аптекарша, – чего стоите?
– Как я могу выбрать? Мне нужна определенная мазь, а я названия не помню. Вот и пытаюсь по внешнему виду коробки вспомнить. Тюбик-то я видел утром.
– Так, может, проще позвонить и спросить? – тронула его за рукав Дарья.
– Да звонил я уже! Трубку не берет!