Дурная примета

Пахомов Николай Анатольевич

При виде начальника в соответствии с нормами этики и субординации дежурный и помощник встали. Не вскочили, как в армии, а встали. Милиция все же…

— Я — домой! — коротко пояснил через окошко в перегородке.

Усиленная для прочности декоративной металлической решеткой перегородка отделяла помещение дежурной части от вестибюля. Так исполнялись требования инструкции по безопасности. И видно все, и в дежурку не проникнуть!

— Ясен ясень… — шутливо ответил оперативный дежурный. — Отдыхайте.

— По пустякам не тревожить. О серьезном докладывать

немедленно! — приказным тоном на всякий случай напомнил Алелин.

И пошел к выходу из отдела, чуть покачивая корпусом и косолапя. Кряжистый и уверенный в себе. От этой уверенности, от чувства положения и власти, походка у него получалась вразвалочку, как у «морского волка» на палубе корабля во время шторма. Ступал прочно и основательно. Начальник же, не хвост собачий…

ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ

— Хорошо, — отозвался на последнюю реплику Алелина, оставаясь серьезным и по-прежнему деловым, Кулинич. — Можете не беспокоиться. Думаю, все будет нормально…

Шеф ушел. Створка двери подчиняясь закону физики и прочной многовитковой пружине, прикрепленной в верхней части дверного полотна, плавно закрылась за ним. Но и без начальника отдел не осиротел, продолжал жить своей специфической жизнью.

Помощник оперативного дежурного, когда Алелин скрылся за дверью, зевнув до хруста скул, пошутил:

— При проверке — не будить. При пожаре — выносить первым!

Кулинич шутку не принял.

— Кончай треп, лучше займись регистрацией протоколов, поступивших от участковых. Заодно и правильность их составления проверь… Хоть и офицеры, но порой такую белиберду напишут, что их хоть вновь в школу учиться отсылай. Не зря говорят, что по блату поступили и по блату окончили.

По-видимому, оперативный дежурный имел в виду поступление в школу милиции нынешних сотрудников, не прошедших школу жизни — службу в армии.

— Лишь бы от армии откосить…

— Еще обидятся, товарищ майор, что старшина офицеров поправляет, — отреагировал без особого энтузиазма помощник.

Ему явно не хотелось ковыряться в бумагах. исписанных разными замысловатыми почерками.

— На обиженных воду возят. Пусть спасибо говорят, что сами их ошибки исправляем, начальнику не докладываем. Или, как Петр Петрович Цупров, из дома по тревоге не поднимаем… для исправления ошибок — замаслянел самодовольной усмешкой Кулинич.

— А что, было такое? — оживился Рышков.

— Да бывало…

— Не знал.

— Впрочем, — продолжил Кулинич, — если Виктор Петрович узнает о неграмотности горе-офицеров, то и он три шкуры спустит. Так что, благодарить нас должны, а не обижаться, что за них ошибки устраняем.

— Ну, это вряд ли?.. Он, слышал, здесь рядовым опером работал, так что снисхождение должен проявлять, — не согласился с оперативным дежурным помощник, рассуждая о нраве нового начальника чисто по-житейски.

— Ну и что, что работал? — вопросом на вопрос ответил Кулинич. — Он и участковым инспектором пахал на поселке КТК вместе с Астаховым Михаилом Ивановичем,

и опером рядовым тут был, и начальником уголовного розыска. Однако это еще ни о чем не говорит. Ему сейчас самый раз заниматься своим становлением тут, чтобы все знали кто здесь начальник. Кто — кот, а кто — мыши серые… Вот и будет на первых порах рвать и метать, нагонять страх и ужас на подчиненных. Пока к креслу не притрется, а кресло — к нему.

— Прирастет… — то ли спросил, то ли констатировал общепризнанный факт с легкой иронией в голосе помощник. — Все к креслам прирастают. Думаю, что и Алелин наш не исключение…

— Все шуткуешь, — усмехнулся дежурный. — Ну-ну! Пошуткуй до поры, до времени… пока сам под горячую руку не попадешь…

— Салтыков-Щедрин уже дал оценку такому воеводству… — заметил с лукавинкой помощник, оторвавшись на секунду от журнала, в который регистрировал протоколы.

— Щедрин — Щедриным, а жизнь — жизнью! — тут же отреагировал с напускной ленцой дежурный. — Зарегистрировал?

— Заканчиваю…

— Давай, закругляйся, и спать. Уже …двенадцать, — взглянув на настенные электронные часы, констатировал он. Потом добавил уже более озабоченным тоном: — Что-то дежурки с опером и участковым долго нет?

— Да я им еще парочку семейных передал… по рации, — пояснил длительное отсутствие части СОГ помощник, захлопывая журнал и отправляя его в ящик, вмонтированный в пульт управления.

— Задрали эти семейные, — пробурчал в усы Кулинич. — В восьмидесятые, бывало, за все дежурство ни одного вызова! А теперь… Охамел и ошалел народ…

— Неужели ни одного? — не поверил помощник, направляясь для отдыха в специальную комнату, расположенную рядом с дежурной частью.

— Зуб даю! — на блатной манер съерничал дежурный. — Отвечаю за базар!

И стал по рации вызывать дежурный автомобиль: «Семьсот первый, семьсот первый», я — «Петровка»! Где находитесь?»

В эфире что-то забулькало, затрещало. Радиостанция на дежурной машине работала отвратительно. Сигнал то шел, то куда-то пропадал, и вместо человеческой речи, пусть даже и искаженной мембранами, доносился только треск и шипение.

Но оперативный дежурный, уже привыкший к подобным явлениям отделовской аппаратуры, напрягся, прислушиваясь. И что-то выудил для себя, так как вновь нажал тумблер вызова и прокричал в микрофон, серебристой металлической змейкой торчащий из пульта:

— Понял, понял. Ускорьте прибытие на базу! Отбой!

Потом по внутренней телефонной связи вызвал в дежурку следователя:

— Спускайся. Хватит в одиночестве пыль юбкой со стульев протирать. Давай уж вдвоем — так веселее…

Сделал он это не потому, что ему было скучно, а потому, что того требовала инструкция. Инструкция запрещала в дежурной части оставаться одному сотруднику. Как в дневное, так и в ночное время. В ночное — особенно. И хоть эту инструкцию, впрочем, как и другие, соблюдали не все, Кулинич к таковым не относился, действуя по принципу: «Береженого Бог бережет»! Поэтому и вызвал, попутно пошутив.