Дурная примета
Шрифт:
Это был не следственный эксперимент. Это был документальный фильм о преступлении и раскаянии. Фильм, завершающийся символически: быстро темнеющим небосводом, багровым, как кровь, закатом и редкими и резкими вспышками фар, словно сверкание клинков, от пробегавших невдалеке, по трассе автомобилей!
Впрочем, имело ли место раскаяние, ответить однозначно было затруднительно. Веселое настроение подозреваемых с раскаянием никак не согласовывалось, не стыковалось.
В отдел возвратились при полной темноте. С кучей обнаруженных при проведении следственного эксперимента вещей и предметов, зафиксированных
Потом в кабинете экспертов на большом телевизоре просматривали все видеозаписи, чтобы чуть позже, опять под видеокамеру подтвердить, что все записано верно.
Понятых и потерпевшую Паромов отпустил, попросив прийти дня через два, чтобы ознакомиться с письменным протоколом следственного эксперимента и подписать его. Ибо только письменный протокол являлся доказательством, а не видеозапись — всего лишь приложение к данному протоколу. Как и фототаблицы. Как и схемы.
«Когда же мне этот фильм успеть перенести на бумагу, — думал следователь, помогая Студеникину отводить подозреваемых в дежурную часть. — По-видимому, придется и ночами поработать. Днем некогда. А там еще и обвинительное заключение по делу Шаватава печатать надо. Жаль, что второй пары рук нет…»
Режиссер сначала пишет сценарий, а затем по нем фильм снимают. В данном случае все было наоборот: Без какого-либо сценария, сплошным экспромтом, на одних импровизациях-показаниях подозреваемых сначала был снят видеофильм, а уж по этому фильму предстояло писать сценарий, придерживаясь каждого вопроса, каждого ответа, поясняя, как о месте действия, так и о действующих лиц.
13 МАРТА. ДУРНАЯ ПРИМЕТА. ПРОДОЛЖЕНИЕ
— Ну, как? — спросил оперативный дежурный Кулинич, на прошлом дежурстве которого и загорелся весь сыр-бор, и который вновь нес службу на посту оперативного дежурного.
По-видимому, он имел в виду, как идет расследование. Так, по крайней мере, понял его Паромов.
— Нормально.
— Можно считать раскрытым? На моем дежурстве случилось. Еще Подаркова…
Но он не успел договорить, что Подаркова наделала.
— Уверен! — категорично заявил Паромов и… присел на край стола, того самого, на котором до него имела несчастье присесть следователь Подаркова.
Устал и потерял бдительность старший следователь от всех этих бесконечных вопросов-допросов, очных ставок и экспериментов.
— Что ты делаешь? — чуть ли не взвизгнул Кулинич с округлившимися от изумления в святотатстве глазами.
— Извини! — вскочил, как ужаленный, старший следователь со стола, до которого дошло, что нарушил табу, опростоволосился. — Забегался, замотался и забыл, что присаживаться на стол — дурная примета.
Кулинич лишь руками развел.
— Ну, вот, — посетовал его помощник, — опять жди неприятностей. День продержались, а к вечеру — на тебе! И надо же тебе было…
— Ладно, — попытался успокоить его Паромов, — возможно, пронесет. Я же не в следственно-оперативной группе.
Помощник лишь рукой махнул: куда, мол, пронесет…
— Может и пронесет, — засомневался Кулинич, — может и пронесет, но все равно какие-нибудь неприятности будут. Возможно, не у нас, возможно, у тебя самого. Поверь — дурная примета…
— Да у меня, если здраво рассудить, — улыбнулся грустно Паромов, — одни лишь неприятности.
И поспешил в родной кабинет, где не было дурных примет, а только дурные привычки в виде беспрерывного курева.
Возле кабинета стояла Смирнова, кутаясь в шубку.
— Вы еще не ушли? — удивился Паромов.
— Нет, не ушла, — одновременно виновато и печально улыбнулась Мальвина. — Решила вас подождать. Можно, у вас в кабинете посидеть, поговорить?
— Вообще-то можно. Но уже поздно… Темно… — открывая кабинет, ответил Паромов, имея в виду то, что Мальвине Васильевне еще предстоит домой добираться, одной среди ночи от остановки шагать.
— А вы что, темноты боитесь или женщины? — поддела она следователя. — Так быстро дело раскрутили, я даже и не ожидала, а тут на тебе, боится…
В глазах веселый бесенок показался и тут же исчез. Женщина, что возьмешь? То плачет, то кокетничать готова.
— Вы, Смирнова, то ругаться собирались, обвиняя милицию в бездействии, — улыбнулся следователь, — то, вроде, похвалили… Но так тонко похвалили, что сразу и не поймешь.
— Я забыла спросить, когда за автомобилем приходить? — нашлась Мальвина, уходя от прямого ответа на вопрос Паромова, но ее щечки при этом заалели. Да так заалели, что затронули какую-то струнку души старшего следователя. И та нежно дзинькнула помимо его воли.
— А разве я вам не сказал? — вновь улыбнулся Паромов, оценив, как ему показалось, в нужном направлении пикантное смущение молодой женщины.
— Возможно, но я подзабыла…
Намечался интересный диалог. Паромов и про усталость забыл, и про дурную примету… Может, не всегда дурные приметы бывают дурными? А?.. Наверное бывают и добрыми…
13 МАРТА. УТРО. АЛЕЛИН. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Рассмотрев материалы, проверив документацию, находившуюся в дежурной части, прихватив с собой принесенные Паромовым ксерокопии документов — выделенное уголовное дело в отношении Крючкова, Алелин поднялся в свой кабинет, встретивший его свежевымытым полам, протертой влажной тряпицей мебелью и свежим, после проветривания, воздухом. Постаралась уборщица, в обязательном порядке производившая влажную уборку в кабинете перед началом рабочего дня.
Листья розы блистали зеленой свежестью и чистотой. Почва в дубовой кадке была влажной.
«Молодец, Акимовна, — улыбнулся Алелин, вспомнив добрым словом уборщицу, — не поленилась, листья протерла. Роза, словно новая, зазеленела. О! Бутон завязался, — обрадовался он, увидев завязь цветка, — раньше не замечал. Интересно, каков цвет будет…»
Прошедшие сутки прошли без замечаний. Все происшествия, случившиеся за данный период, были незначительные и в основном разрешены. По личному составу обошлось без происшествий. Дисциплина налаживалась. Новый день только начинался, даже телефоны молчали, поэтому неприятности еще не сыпались.