Дурная слава
Шрифт:
Я оборачиваюсь и вижу, что в гостиной горит свет.
Вот черт!
Кажется, мы все-таки разбудили родителей…
— Жень! Что случилось? — спросонья папа смотрит на меня, всю промокшую и разрумяненную.
Я уже стою на террасе перед дверью и судорожно соображаю, на что сослаться. Конечно, с папой можно говорить откровенно, но боюсь, он не поймет… А если свалить все на дождь?
Я бросаю короткий взгляд на калитку, с которой как по волшебству вдруг исчезает куртка, и мысленно молю этого Антона не заводить мотоцикл. Надеюсь,
Но нет, по ту сторону тихо.
— Не знаю, — как можно небрежнее пожимаю плечами я. — В дом не хотелось, и я решила посидеть здесь еще немного. Заодно включила разбрызгиватели. Газон от жары, кажется, начал терять вид.
— И ты проверяла работу поливалок?
— Э-эм… да.
Папа едва заметно улыбается:
— Мне точно не стоит за тебя волноваться?
— Точно, пап. Все хорошо, спасибо. Можно я пойду спать?
— Конечно, иди, — мягко произносит он и смотрит куда-то поверх забора. — Рад, что у тебя все хорошо.
И от осознания смысла последней фразы мне становится по-настоящему стыдно.
Смутившись до безобразия, я проскальзываю мимо него в коридор, а оттуда сразу же шмыгаю в ванную. Прямо в одежде я захожу в душевую кабину, включаю верхнюю панель, запрокидываю голову и, улыбаясь, подставляюсь теплым мощным струям тропического ливня. Сейчас мне так прекрасно, как не было еще никогда. И пусть папа что-то видел или заподозрил, я уверена, он все понял правильно.
Я стягиваю с себя отяжелевшую одежду, выдавливаю в ладонь капельку ароматного геля, зажмуриваюсь и с точностью до мелочей прокручиваю в памяти весь сегодняшний вечер, начиная с того самого момента, когда этот прилипала неожиданно появился на танцполе и заканчивая грохотом моего сердца, забивающего шепот его наглых губ.
Вот же редкостный кобель! Он лапал меня! Лапал и самодовольно ухмылялся, находчивый прохиндей!
Я вспоминаю его крепкие руки, свой сломанный каблук, смешной намек на поцелуй в щеку, одобряющий взгляд Юльки, далекие огни Озерков, исключительное «Джонни», шершавый остывший асфальт, черный шлем с красной полоской с правой стороны, падение на газоне, мокрые футболки, прилипшие к нашим телам. И открыв глаза, смываю с себя пену, которая легкими облаками бежит по животу к ногам. А потом смеюсь. Смеюсь тихонько, но вслух. Заворачиваюсь в полотенце и на цыпочках отправляюсь в свою комнату, чтобы уснуть самым спокойным, самым безмятежным сном.
А в половине седьмого уже подъем.
Я отрываю голову от подушки, отключаю будильник, забираю к себе в постель телефон и еще несколько минут с улыбкой разглядываю экран. За ночь от Юльки прилетело не меньше десятка посланий с вопросами в духе «Ну и чем все закончилось?», «Ты ночевала дома?», «Вы целовались?» ну и так далее, вплоть до просьб рассказать о каких-то там интимных подробностях. Вот смешная!
«Да иди ты к черту» — шутливо отвечаю я ей.
И после приписываю:
«Вообще-то я хотела на тебя обидеться за то, что ты оставила подругу в трудной для нее ситуации».
Отправляю и набираю следующее сообщение:
«Но я выжила. На этот раз твоей совести повезло».
А потом откидываю
Оттуда я слышу, как папа, бреясь в ванной, насвистывает какую-то песенку, как мама гремит кастрюлями, как за распахнутым окном, в саду, поют так рано проснувшиеся горихвостки. А я… я еще никогда так долго не обдумывала, что же мне надеть. И хотя мне по большому счету все равно: сарафан ли это будет или шорты с майкой, — сейчас от перебирания одежды я испытываю нечто вроде безобидного удовольствия.
В конечном итоге остановив свой выбор на шортах и рубашке с коротким рукавом, я одеваюсь и бегу умываться, чистить зубы. По пути стаскиваю с кухонного стола чашку с ягодами и, отправив в рот добрую пригоршню раннеспелой ежевики, отправляюсь поить коз. Мама уже их подоила. Папа снаряжается на утреннюю развозку. Мне же остается вывести животных и обеспечить их комфортными условиями для выпаса.
Я открываю загон, меняю постояльцам воду и, дождавшись, когда козы вволю напьются, не спеша гоню их на пастбище, не забыв, конечно, поласкаться с Майкой и попрыгать с неугомонным молодняком. И только немного погодя, прилично вымотавшись, могу расположиться с полноценным завтраком на свежем воздухе.
Но я лишь успеваю наскоро попрощаться с папой, проводив его до калитки (а заодно убедиться, что мотоцикла там нет), сходить в дом за кашей и чаем, как мне сразу же приходится отбиваться от назойливой мухи в лице тети Любы — никакого спокойствия!
— Смотрю на тебя, Женьк, смотрю, — она сходу ставит свою заезженную пластинку, — и думаю… Вот просидишь ты так год, два, три, а что потом? Ты ведь все-все упустишь! Мордахой и так не особенно-то вышла, фигура — кожа да кости! А молодость уйдет, что останется? — со знающим видом трясет своей мышиной шевелюрой и подбоченивается: — Вроде голова! И в математике, и в физике, и в астрономии. А в простом совсем не соображаешь! Кому ты нужна будешь без образования?
— А я за вашего Ромочку замуж выйду, теть Люб! — приторно улыбаюсь ей я. — Он у вас не привередливый. И умный в простом, не то, что я. Вот пусть и работает, от меня все равно толку не будет. А я стану детей рожать. Сначала двоих, потом еще парочку и еще. И чтобы все-все на вас похожи были! И лицом, и фигурой, и головой. Я уже и имена придумала, все такие кругленькие, подходящие: Коля, Толя, Оля…
— Ты это серьезно, что ль? — хмыкает она и буравит меня недоверчивым взглядом. Но спохватившись, гогочет: — Ой, насмешила! Замуж она за Ромку собралась! Я пока еще не совсем тук-тук, чтобы шутки не понимать.
— По дереву постучите, теть Люб!
Себе по лбу.
— Точно-точно, — раскатисто смеется она. — Тьфу! Тьфу-тьфу! Тьфу-тьфу-тьфу!
— Ага, — поддакиваю я. — Ведь я не шучу. Я пока еще думаю, теть Люб. Ну так, для приличия. Нельзя же сразу на предложение согласием отвечать. — Нарочно с шумом отхлебываю чай, встаю и заглядываю ей в глаза с показной преданностью: — А вы постучите, постучите, чтоб свадьбу не сглазить. Ух, и повеселимся! Да, теть Люб? Все каблуки переломаем!