Дурная Слава
Шрифт:
Помощь извергу пришла, откуда не ждали. Вера кинулась на Бена сзади. Он легко сбросил ее невесомые ручки, но при этом цепь захлестнула шею. Поэтому когда старуха упала, она потянула Бена за собой. Он всхрапнул, задыхаясь, и повалился на старушку, едва не придавив несчастную.
Кривоногов воспользовался моментом и, растопырив выпачканные в земле руки, полетел на него словно сокол подземный, намереваясь по лагерной привычке выдавить глаза обидчику. Бен с наслаждение ударил его ногой в лицо. Кривоногов, подвывая, словно дьякон, ползал кругами по земле.
Бен приподнялся,
Словно весь дом обрушился на него. В голове зазвенело на все лады. Ему чудилось, что он все же успел закрыться от удара. Он возликовал, насколько он силен и ловок, единственно чего он не понимал, почему земля больно давит на лицо, ведь он же стоит, выпрямившись во весь рост, вокруг светло, а рядом на цепи сидит не старуха, а роскошная девушка с льняными волосами, это Вера Хан.
— Сейчас я вас освобожу, — сказал Бен и потерял сознание окончательно и бесповоротно.
Он очнулся от заунывного пения, которое живо напомнило ему причитания гоголевского дьякона, обнаружил себя в церкви и расстроился, поняв что, по-прежнему пребывает в беспамятстве. Предположение перевел в разряд утверждения находившийся рядом плотник Жора.
— Чем это меня и главное кто? — поинтересовался Бен.
— Ты совсем забыл про старуху Кривоногову. Вот она и подкралась со спины.
— Она жива? Действительно, совсем забыл, — грустно сказал Бен. — Меня убьют?
— Не обязательно. Веру ведь они не убили.
— Спасибо, успокоил. Единственное, можно надеяться, что эти идиоты долго не протянут и сдохнут от старости.
— Я бы на это не очень рассчитывал. Если они сдохнут от старости, то ты умрешь от голода. Дом этот на фиг никому не нужен, искать тебя там никто не будет.
Бен вздохнул и сказал:
— Хорошо дьяк поет. Экие трели выводит.
— Вообще-то он не поет, а молится. К тому же плохо. Слишком сладко. У нас было не так.
— Что же мне делать? Мне нельзя просто так погибать. Мне надо обязательно вернуться. Где же справедливость, о которой ты так долго говорил? Не так они молились! А что- нибудь вы делали так? Что ты сделал, чтобы этого не допустить?
Он бы еще долго орал на безответный призрак, если бы не пришел в себя.
— Лучше бы я умер! — закричал он в запале.
Он был голый, на шее блестел металлический ошейник, прикованный к крюку, вбитому в землю. Он кинулся его вытаскивать, кряхтел, пыхтел, уже зная, что это бесполезно. Крюк был забит намертво, и не для того его забивали, чтобы вот так легко можно было вытащить. В темноте раздалось хихиканье сумасшедшей старухи.
— Ты пробовала отсюда сбежать? — спросил Бен, не особенно надеясь на ответ.
Но ответ последовал. Голос звучал гундосо, старушка не проговаривала слова, оно и понятно, с кем ей разговаривать.
— Пробовала, как же не пробовать, — прошамкала Вера. — Первые пять лет.
— Петька говорил, что ты в психолечебнице лечилась?
— Там
— Столько лет! — ужаснулся Бен.
— Сейчас ничего, старая и хворая Петьке не нужна. А по первости в день по одиннадцать разов спускался, естествовал как хотел, издевался, заставлял фекалии есть. Ничем окромя не кормил. Я 8 разов родила. Как рожала, Петька забирал ребеночка и уходил. Больше я его не видела. А сейчас что, он меня и не мучает совсем. Придет, посмеется и уйдет.
— Видел, как он смеется, — пробормотал Бен. — Как его земля носит? А мать что же?
— А что она? Мать же. Заодно они. Она по первости тоже часто спускалась. Посидит-посмотрит, как ее дитенок развлекается, потом своим железным посохом отходит меня по бокам.
Ругается, что я ее сына мучаю. Говорила, что жениться он из-за меня не может.
Называла меня собакой, лаять заставляла.
— Господи, что за семейка уродов, — потер Бен пылающее лицо.
Теперь он знал, чем огрела его старуха — посохом своим, по словам Веры, железным.
— Зачем они сейчас тебя держат? Отпустили бы, сняли грех с души.
— Они без меня не могут. Я же как член семьи. Они привыкли ко мне. Да и куда я пойду? Я, выпрямившись, никогда не стояла. Ноги мои никогда не ходили по земле, а глаза давно ослепли, света не видючи. Собака я, правильно они говорят, куды ж я денусь.
— Вера, не говори так! Не поддавайся! — оборвал старуху Бен, а сам подумал, легко советы давать, а ты просиди вот так, годами под землей.
Впрочем, шанс познать ее состояние у него имелся неплохой. Сколько еще протянет Кривоногов- год, пять лет, пока не сдохнет по пьянке. Но это так же означает и их с Верой верную смерть. Правильно плотник призрачный говорил.
Загрохотал люк, вниз воткнулся столб света, показавшийся ослепительным, это оказалось совсем не так далеко, как ему показалось вначале, а ведь он решил, что полз метров тридцать. Вниз головой просунулся Петька, крикнул по-хозяйски:
— Пить хотите, собаки?
— Нет, нет, не хотим! — поторопился отказаться Бен.
— Ишь, ты, собаки человечьим голосом заговорили? — притворно удивился Петька. — Но я подожду, пока захотите. Умолять еще будете, чтобы я вас окропил, а ты чертов сын, который нос мне сломал, еще умолять будешь, на колени передо мной станешь, но не для того, чтобы молиться, а чтобы кое-что у меня взять.
Бен, не стесняясь старухи, послал его.
— Ничего, я подожду, — терпеливо пообещал Кривоногов.
Люк загрохотал, возвращаясь на место. Опять все погрузилось во тьму. Через сколько нелюдь вернется? Через час? Сутки? У твари времени хоть отбавляй. Пойдет сейчас на улицу, попьет портвейна, бабам на ноги будет смотреть, на лавке посиживая. Его опасения подкрепила Вера.
— Он правду говорит. Я сначала тоже недотрогу из себя корчила. Он пять дней не приходил. Я почти умерла, когда он пришел. В руке у него был кусок хлеба. А воду он мне за годы так ни разу и не принес.