Дурная Слава
Шрифт:
Считалось, мы работаем вместе. Но это ведь смешно. Ты обманул нас, через тебя наши многие неприятности. Я пойду, позову еще кое-кого, у кого остались к тебе счеты.
— Никуда ты не пойдешь, ты ведь не на посту. Где твой клобук?
— Ты же всех нас учил, что не может быть отдохновения, если остался хоть один страждущий?
— Если ты не на посту, то не должен предавать своего бывшего учителя. А если ты его предашь, значит, это ты сделал не по службе, а по велению своей натуры.
Стало быть, натура твоя предательство. Помнится, раньше ты терпеть не мог, когда тебя называли предателем.
Иван покачал головой,
— Я
— При чем здесь я? Это правда, и ты это чудесно знаешь. И что ты хочешь добиться, если поднимешь тревогу? Хочешь остаться в памяти вторым Иудой? Ведь это навсегда, Иван. Смешное слово навсегда. Твое настоящее имя забудут, и будут помнить тебя как Иуда-второй.
— Мне нельзя тебя слушать! — вскрикнул Иван.
— Вот и славно, — отечески увещевал Жора. — Ты не настолько глуп, каким всегда старался казаться, помнится, я тебе говорил об этом, но так и не отучил изображать из себя простачка. Стало быть, ты сейчас повернешься и уйдешь, как ни в чем не бывало, и это будет самое умное, что ты можешь сейчас совершить.
Иван колебался недолго, бросил сквозь зубы:
— Все равно у вас ничего не получится. Следующий поезд встречает Рубец, — и ушел прочь, столкнув с пути какого-то бедолагу.
— Здорово вы его, — удивилась Полина. — А кто таков Рубец?
— Апостольский спецназ, и всем надо придется не сладко — сказал Жора.
30
— Кем он себя считает? — поинтересовалась Полина, чтобы Плотник не слышал.
— Да хоть господом Богом, лишь бы вывез нас из этого гадюшника, — яростно зашептал Бен. — Ты знаешь, что за люди были в том поезде? Я узнал одного, его по ящику показывали. Он террорист, глава банды, пробы ставить некуда, хоть святых выноси. Остальные, похоже, из его банды. Хоть их всех возможно и убили, но я не желаю с ними в одном месте тусоваться.
Внезапно Жора напрягся и спешно накинул капюшон глубже. Вероятной причиной его поведения стало появление давешнего старичка. Теперь он стоял при входе и неотрывно смотрел на их группу.
— Встаем и уходим! — скомандовал Жора.
— Куда? Ты чего старичка испугался? — не понял Бен.
— Все равно куда! Как можно быстрее, времени на разговоры нет. С этим мне справиться не дано.
Однако когда они поднялись, старичок оказался прямо перед ними. Как он преодолел разделявшие их тридцать метров за неподдающийся учету столь малый промежуток времени, осталось загадкой. Старичок молча улыбался, и ветерок развевал седой пух на его голове. У Бена у самого волосы едва не зашевелились на голове, когда он понял, что никакого ветра нет и в помине, а волосы шевелятся сами по себе.
— Здоров, отец, — обратился старичок к Жоре. — Я рад, что ты вернулся. Мы опять будем вместе.
Он протянул руку для пожатия. Ладонь оказалась неожиданно крупной и загрубелой.
Жора уже повернувшийся чтобы уйти, неожиданно передумал, скинул капюшон и пожал руку. Они стиснули руки с такой силой, что затрещали кости. Потом неожиданно обнялись. Бен совершенно их не понимал, то врагами считались, то обнимаются.
Такого в жизни не бывает.
— Что ж ты тут с краю примостился? А я все думаю, ты или не ты. Думал, почудилось, — попенял старик. — Чай, не чужое. Все это благодаря тебе. Ты же все это начинал, если бы не ты, ничего этого бы не было. Вот этими руками все выстроено. Ну, идем, я
Жора резко отстранился.
— Я не пойду!
На лице старика отразилось искреннее недоумение.
— Я не понимаю, отец, ты разве не хочешь взглянуть на дело рук учеников твоих?
Все, чему ты учил, мы воплотили в жизнь.
Жора набычился и заявил:
— Здесь нет моих учеников.
— Сына своего ты тоже не признаешь?
— Ты от меня отрекся в тот самый момент, когда принял все это.
— Я не принял, я это все построил своими руками! — в отчаянии вскричал старик. — Вместе с твоими учениками! С твоими!
— Значит, они плохо меня слушали. Они не должны были ничего строить, и рай и ад уже существовали. То, что вы создали грех от лукавого.
— Мы лишь истолковали и дополнили писание.
— Ересь вы дополнили. Писание нельзя ни дополнить, ни улучшить. Оно есть, какое есть. Все остальное ересь.
Старичок посмотрел на него с негодованием.
— Какой ты все-таки упертый, отец, ты всегда таким был. Тебя действительно не изменить.
В дверях возник очередной устрашающего вида апостол, на этот раз в клобуке, при исполнении. Одет в кожаную жилетку, не скрывающую испещренную татуировками мускулистую грудь. Бен исподтишка толкнул Жору, намереваясь привлечь внимание к новой опасности и утихомирить, куда там, легче было с разбушевавшимся карликом в поезде справиться.
— Помнится, был случай, о котором я всегда рассказываю новым апостолам, — ностальгически вспомнил старик. — Нас тогда пригласил в дом богатый купец, накормил, напоил. Пора и честь было знать. Покушал, поблагодарил да и иди своей дорожкой. Но тебе ведь надо было выпендриться, отец. Ты все это поел, а потом посмотрел на купчишку и говоришь ему прямо в лицо: " А ты ведь, батенька, врешь!
Самого жаба от жадности за съеденные мной куски душит, а ты притворяешься, улыбки тут строишь. Стало быть, не быть тебе спасибо. А твое спасибо дорогого стоило, Спаси Бог!" Из-за спины старика высунулся мускулистый торс Апостола, но тот сказал:
— Обожди, Рубец!
И продолжил:
— К чему это я? Этот случай я всегда рассказываю вновь обращенным как пример того, как не надо себя вести!
— Поучи отца…как себя вести! — безапелляционно заявил Жора.
Бен был уверен, что он хотел произнести более крепкое выражение, Полина, судя по всему, тоже так думала, потому что тихо прыснула от смеха.
— А вы о чем подумали? — оглянулся Жора. — Потом тоже будете обо мне бог весть что врать.
— Правильно, так их! — прикрикнул старик. — Вы еще здесь, бесово отродье? Бегите на поезд, убирайтесь, нам поговорить надо, а вы все время мешаетесь, акумы!
Не успели они спросить, где же обещанный поезд, как он дал знать о своем приближении коротким трубным ревом. Было дико слышать, как характерный лязг буферов и дробный стук по рельсам накатывает из ровной как стол степи, где рельсов не было и в помине. В воздухе возник темный сгусток, уплотняясь и скручиваясь в ограниченном объеме, накатил на здание «вокзала». И вот уже мимо беглецов промахнул огромный закопченный паровоз, потом вагоны, много вагонов.
Высоких, с большими открытыми окнами, из которых на ходу ветер выметал белые занавески. В вагонах были одни дети, молчаливо сидевшие с невыносимо сосредоточенными лицами.