Дурное влияние
Шрифт:
— Кто это сделал?
Теперь в голосе Донни явно слышится гнев.
Я качаю головой.
— Кто это сделал?
— Никто. — Мой голос дрожит.
Он садится рядом и обнимает меня за плечи. Сначала это кажется странным, но потом становится приятно. Я рад, что он рядом. Я уже и забыл, когда Донни в последний раз дотрагивался до меня по-дружески. Наверное, когда я был еще в пеленках. Стараюсь не заплакать, и у меня почти получается.
И вот когда я уже начинаю привыкать к мысли, что Донни хороший и добрый, он вдруг встает и молча выходит из
Я слышу, как открывается и закрывается кран, а затем он возвращается с влажным полотенцем и снова садится возле меня.
— Только маме не говори, — прошу я.
— Потерпи, сейчас будет больно.
Он начинает промакивать яблочное пюре и кровь. Руки у меня трясутся, и приходится сунуть их под себя, чтобы Донни не заметил. Я невольно дергаюсь, когда он дотрагивается до раны на щеке, но Донни очень осторожен. Дважды он возвращается в ванную и прополаскивает полотенце.
Время от времени он говорит мне, что я молодец и что я веду себя как настоящий мужчина. Раньше я такого от него ни разу не слышал.
Когда все уже позади, он снова спрашивает, на этот раз очень спокойно:
— Кто это сделал?
Я качаю головой.
— Это тот парень с нашей улицы?
— Это вышло случайно, — отвечаю я.
— Так это был он?
— Мы просто играли.
— Чем он тебя ударил?
— Мы просто баловались.
— Так, значит, ты с ним играешь? Вы дружите?
— Мы не играем. Мы просто тусуемся вместе. Я и Олли.
— Ты, Олли и он. Так вы друзья?
— Да.
— И давно?
Я передергиваю плечами.
— Не будь идиотом, Бен. Он же дурной. Психованный. И если ты будешь играть с ним и дальше, это повторится снова.
— Мы не играем.
— Прости, забыл.
По лицу Донни проскальзывает легкая усмешка, но уже через миг он опять становится совершенно серьезным.
— У этого парня проблемы с мозгами.
— Он мой друг.
— Он тебя избил.
— Я сам виноват. Наговорил всякого.
Донни качает головой, затем берет меня обеими руками за плечи и разворачивает к себе. Рядом с ним я чувствую себя совсем крошечным. С высоты своего огромного роста он смотрит мне прямо в глаза.
— Хочешь, я с ним разберусь?
Я не припомню случая, чтобы за всю свою жизнь Донни хоть раз с кем-то подрался, но по тому, как он это произносит, ясно: Донни не шутит. Он реально готов это сделать.
А что, мысль, вообще-то, интересная. Воображение уже рисует, как все происходит на самом деле, и это просто супер. Донни возвышается над Карлом, он в два раза крупнее, он месит его кулаками, и для него это так легко, что мне даже не весело. С абсолютно непроницаемым лицом Донни лупит Карла еще и еще, а я молча наблюдаю с противоположной стороны улицы. Все происходит прямо перед нашим домом. Карл что-то кричит, лицо у него покраснело и перекосилось, он умоляет меня заставить Донни прекратить, но я просто стою, скрестив на груди руки, и созерцаю эту замечательную сцену.
— Нет, — отвечаю я. —
Донни поднимается и идет к двери.
— Переоденься, — говорит он. — И прими ванну.
— Ты ведь никому не скажешь, правда?
Он качает головой:
— Нет. Тем более что это все равно ничего не изменит. Разве что ты всю неделю проходишь в вязаном шлеме.
Я направляюсь в ванную и разглядываю в зеркале рубец на щеке — длинный и слегка вздувшийся, наполовину рана, наполовину синяк. Дотрагиваюсь мизинцем, и рубец тут же отзывается болью, резкой и сильной, и мне сразу хочется потрогать снова.
Я запираю дверь и открываю краны на полную. Краны у нас старомодные, и вода вырывается мощной струей пополам с паром.
К ужину отмазка готова. Поединок на палках у Олли в саду. Олли нечаянно меня зацепил. Предки проглатывают басню, даже не подавившись. И не замечают, как мы с Донни переглядываемся.
Через стенку Рейчел
Проходит какое-то время, прежде чем я снова вижу Карла или даже слышу его имя. Мы с Олли больше о нем не говорим. Как будто ничего и не было.
Он вообще исчез с нашей улицы. Я больше не вижу ни его самого, ни его маму. Их машина [7] припаркована все время в разных местах, из чего я заключаю, что они никуда не девались, приезжают и уезжают, но увидеть кого-то из них мне так и не удается. Хотя это еще ничего не значит. Родители Карла не из тех людей, что прогуливаются по улице. Отец Карла здесь даже не живет. А если и живет, значит, он Человек-невидимка.
Так что теперь мы опять только вдвоем: я и Олли. Но почему-то все не так, как было до Карла. Странное чувство. Без него все кажется каким-то бесцельным, каким-то пресным. Мы с трудом придумываем, чем бы заняться.
7
Золотистый «форд-капри» (со спойлером), который выглядел бы вполне круто, если бы его хоть раз помыли и если бы не вмятая передняя фара. Наверное, это здорово — попасть в автомобильную аварию, но только чтобы не очень серьезную.
До Карла мы с Олли просто играли. В самые разные игры. Но теперь мы, похоже, из них выросли. Проблема в том, что остальные развлечения — которые в основном сводятся к тому, чтобы слоняться по торговому центру в ожидании, когда хоть что-то подвернется, — без Карла превращаются в дикую скуку. Поскольку не подворачивается ничего. Поскольку именно благодаря Карлу вокруг творились интересные вещи.
И хотя мы о нем больше не упоминаем, его отсутствие постоянно чувствуется, как будто в комнате всегда кто-то третий. Видимо, поэтому никто из нас и не хочет произносить его имени, и от ощущения, что он с нами, все теперь по-другому, точно кто-то нашептывает нам, что мы страдаем детской ерундой, тогда как могли бы заняться чем-то стоящим.