Душа и слава Порт-Артура
Шрифт:
К удивлению Кондратенко, прием оказался на редкость теплым. Адмирал тут же ввел его в курс событий, рассказал о предстоящей работе, сделав упор на инженерную подготовку генерала, которая была сейчас так необходима крепости.
Скоро повеселевший Кондратенко вновь был в штабе крепости. Дежурный, посвежевший и подтянутый, встречал его в дверях и буквально передал с рук на руки щеголеватому ротмистру Водяге — адъютанту коменданта крепости. Генерал Стессель, предупрежденный о визите Кондратенко к наместнику и узнавший от адъютанта о довольно теплом приеме у последнего, старался придать
Едва Роман Исидорович увидел коменданта крепости, как сразу понял, кому попугайски подражает сопровождавший его адъютант. Высокий полный генерал с гордой осанкой выглядел внушительно. Лицо его с аккуратно подстриженной бородкой и торчащими в стороны усами светилось неукротимой жаждой деятельности. Но Кондратенко сумел разглядеть за внешней импозантностью дешевое позерство, даже брызжущая из глаз энергия была наигранной.
Стессель откровенно любовался собой, не вникая особенно в доклад представляющегося генерала.
«Да, скудеет Россия на полководцев, — думал он, поглядывая свысока на невзрачного Кондратенко, — так, шпак какой-то, а не русский генерал. А две академии кончил… Ох, уж мне эти „академики“! Только поучать лезут. Впрочем, этот, видно, тихоня, его-то быстро обломаем».
Роман Исидорович закончил доклад, и Стессель сразу же вступил в разговор:
— Рад, бесконечно рад видеть вас. Безмерно одобряю ваше стремление быстрее приступить к делам. Хотя спешить вам некуда. Воевать, бог даст, не придется. А если и будем, то с кем?.. Нельзя же японцев считать серьезным противником! Газетные писаки очень метко их назвали — желтые макаки… как и китайцы, и более ничего. Китайцев мы приструнили надолго… И другим азиатам — урок.
Стессель сладко зажмурился, вспоминая китайский поход и последовавшие после него награды. Материальные выгоды для него несомненны: по самым скромным подсчетам, он свои «военные трофеи» оценивал тысяч в пятьдесят рублей.
— А вы, — продолжил он беседу, — тоже принимали участие?.. Не сомневаюсь, что получили удовольствие. Вот это война! Странно, что более двадцати лет трубят одно и то же: Шипка, Плевна, Скобелев… Я там тоже бывал. Пора бы всяким писакам нас, грешных, вспомнить…
Роман Исидорович не разделял восторгов будущего начальника. С трудом скрывая раздражение, слушал он напыщенную речь Стесселя. Вспомнился последний поход Сувалакского полка. Он хотел тогда написать докладную записку командующему войсками округа, но не решился. Только с братом по обыкновению делился: «Это не война, а разврат для войск: не успеем выслать цепь стрелков, как в цепи являются все штабные, а иногда и сам начальник отряда, и каждый начинает командовать, чтобы успеть проявить свое участие в деле; действительно надо торопиться, так как не успеем мы сделать несколько выстрелов и начать движение вперед, как китайцы начинают быстро отступать. Все старание сводится к тому, чтобы нагнать их и хоть несколько уложить на месте, а то иначе бой выходит без убитых и раненых…»
Стессель между тем уже пространно рассуждал о значении крепости в общей системе обороны Порт-Артура, высказывая плохо скрываемую неприязнь к морякам, командиру эскадры адмиралу Старку — удачливому
Флот давно стоял Стесселю поперек горла. Даже такая простая истина, что Порт-Артур — прежде всего военно-морская база, раздражала его. И если бы сам наместник не был моряком, Стессель давно бы запретил всякое общение гарнизона с эскадрой.
Комендант говорил бы еще долго, если бы не робкое покашливание адъютанта, третий раз заглядывающего в кабинет.
— Итак, поздравляю вас еще раз с прибытием в Артур, — поспешил закончить свой монолог Стессель. — Завтра на совещании представлю вас командованию и штабу крепости, — прервал он неожиданно свою речь.
В тот же день Роман Исидорович, как ни собирался, в бригаду не попал — остаток времени ушел на оформление документов и благоустройство жилья. К полуночи с помощью денщиков квартира приобрела уютный, но по-солдатски скромный вид.
С утра следующего дня Кондратенко посетил полки и сразу столкнулся с неразберихой и анархией, обычным для вновь сформированной части положением дел. Его поразило почти полное отсутствие в полках боевой подготовки, не только в масштабе частей, но и батальонов. Войска занимались хозяйственными работами, да и то от случая к случаю. Основное время тратилось на фронтовые учения и словесность. Занятия по словесности проводили обычно унтер-офицеры и юнкера. Конечно, это было облегчение господам офицерам, предпочитающим соперничать с моряками на аллеях «Этажерки» в погоне за благосклонностью весьма малочисленного женского населения города. Многие казармы были недооборудованы, топились по-черному, каменным углем. Солдаты угорали, пополняя полковые лазареты, и в конце концов предпочитали мерзнуть, чем так обогреваться. Антисанитария была чудовищной.
Первое впечатление было удручающим. Но Роман Исидорович, как всегда перед трудным делом, почувствовал необыкновенный прилив сил, страстное желание работать. Хотелось быстрее сколотить полки, превратить их в настоящую боевую бригаду. Остаток недели заняло знакомство с офицерами, работой штабов. Как всегда дотошно, вникал он в полковое хозяйство. Дел много, а времени, увы, не хватало. Кондратенко отменил смотры, церемониальные марши, объявив по бригаде, что знакомиться с личным составом будет в ходе боевой учебы, и с начальником штаба принялся за отработку плана мероприятий по повышению боевой готовности бригады.
На очередном совещании у коменданта он уже смог выступить с предложениями по повышению боевой готовности войск не только своей бригады, но и всех сухопутных частей крепости.
Выступление было принято прохладно, а генерал-лейтенант Фок — начальник 4-й Восточно-Сибирской дивизии — вообще отказался обсуждать этот вопрос. Выпад был настолько оскорбителен, что Стессель поспешил замять дело.
Кондратенко, с трудом сдерживая гнев и стараясь не глядеть на Фока, рассеянно слушал коменданта. В который раз приходилось ему сталкиваться с тупым равнодушием и презрением к совершенно очевидным, просто необходимым армии и государству делам или с таким вот квасным патриотизмом, за которым стояла напыщенность и нежелание работать.