Душа Махабира
Шрифт:
Нага никогда не была с ним откровенна, он пытался поговорить с ней о чем-то, кроме цели. На что получал довод о бессмысленности. Шакат была уверена, что Махабир не наделял ее расу чувствами людей и она не может дать Сайфу той теплоты, которой он так ищет. Несмотря на это, зверолюд служил ей и безоговорочно доверял.
И сам того не замечая, был готов к ее смерти задолго, до того как это произошло.
Рюга убрала пальцы с черного кристалла.
— Змея уже показывала мне это… — гонкай поглядела на Фарниса. — Шакат запечатала эти воспоминания до того
Глава_28.3
— Пятиглазая сказала, что гордится тобой, сказала, что не может чувствовать к тебе любви или чего-то подобного, но она… была рада, что ты служил ей.
Сайф повернулся к гону, круглые глаза моргали и блестели чуть сильнее, чем минуту назад.
— Это все? — спросил зверолюд.
— А этого мало? — Рюга улыбнулась.
— Шакат не стала бы тратить время на то, чтобы передать такое пустое послание, — спокойно проговорил зверолюд, — наги куда более предусмотрительны, чем остальные расы.
— Похоже на то… — Рюга посмотрела на Хазема, затем на догорающий костерок. — Остальное скажу, если выживешь, иначе в этом нет смысла.
— Понял.
— Чего?! — Девушка скривила брови. — Даже не любопытно.
— Я буду ждать.
— Пф-ф-ф, мне бы твое смирение.
Хазем смотрел на Рюгу не отрывая глаз.
— Старик, я не горю желанием глядеть на то, как ты жил до меня.
— Я думать это иметь значений, — сказал торговец на языке Холмов.
Рюга вздохнула. Размяла шею и положила ладонь на висок Хазема, затем опустила большой палец на кристалл во лбу.
Хазему пять лет, он видит, как в его дом изо дня в день приходят люди, грандиры, наги, фарнисы и расы из соседних государств. Всякий раз новые лица, лишь некоторые гости были завсегдатаями.
Его отец в белом халате принимал всех с улыбкой на лице и радушием, которое стало его натурой. Но не всегда разговоры шли мирно.
В семь Хазем уже умел читать и писать не хуже взрослых, очень способный, сопровождаемый лучшими учителями Лактана, он осваивал все науки без разбора.
В пасмурный день отец впервые решил отвести его в храм суда. Разногласия в Махабире разрешались очень быстро. Но ответственность, которая ложилась на плечи судьи, была по силам только самым мудрым и прозорливым.
Десятилетиями халид учился, все больше погружаясь в ремесло своей семьи. За долгие годы Хазем проникся неоспоримым уважением к отцу.
Однако Наакт был поздним ребенком. В тридцать два года он похоронил родителя.
Пришел его черед стать судьей в Лактане.
Знать назвала неслыханным уже одно то, что юнец будет разрешать десятки разногласий каждый день. Но также и сама личность молодого Наакта вызывала много сплетен. Женившийся на простолюдинке, отказавшийся от слуг и помогающий нищим при любой возможности. За спиной шептали, что в одержимости подражать простым людям он ушел куда дальше своего отца.
Но ни у кого не хватало ума, чтобы лишить его места судьи. Раз за разом завистники и враги пытались опрокинуть его репутацию, подбрасывая на суд дела, в которых любое решение было бы ошибочным.
Но Хазем Наакт знал
Что раздражало завистников более всего — это то, что любые нападки не выбивали Хазема из равновесия. Он продолжал вести простую жизнь, носить невзрачную одежду и фанатично проводил день изо дня в служении.
В сорок девять он встретил Кашима израненным. С яростью в глазах пожилой Патриарх предстал закованный в черное железо на плите, которая лишала духа любого, кто на ней. В плечах, бедрах и под ключицами из его тела торчали железные колья с засовами на другой стороне, от чего он не мог нормально ни сидеть, ни стоять, ни лежать.
Впервые за долгое время Хазем начал суд с паузы, которая длилась минуту. Патриарх не торопился смотреть в глаза Накту.
— Против вас свидетельствуют о следующем: разрушение дворца столицы, убийство всех слуг, а также султана с правящим советом и членов их семей. — медленно проговорил Хазем. — А также уничтожение храма Захазит со всеми его жрецами и послушниками. В дополнении вы пытались напасть на Матерь всех наг Сарадит, чья сестра Шакат остановила ваши зверства.
Тишина.
— Вы признаете все сказанное.
Молчание.
— Если вы не будете говорить, я буду вынужден прибегнуть к помощи Накту, отчего ваш разум может помутиться навсегда.
Молчание.
Спустя час вокруг Кашима собрались три нага в белых вуалях. Но сколько бы они ни пытались проникнуть в разум чужеземца, им это не удавалось. А по завершении один змеелюд заерзал на плитах в конвульсиях, как червь на сковороде и вскрыл свое горло ритуальным ножом.
Хазем остановил суд. Назначенные временные правители требовали чистого признания, чтобы взять власть. Но и сам Хазем придерживался принципа своего отца, если кто-то молчит — его нельзя судить, потому что истина может уйти с его жизнью.
Кашима перестали поить и кормить. Любой человек бы умер от таких ран в момент их нанесения.
Но Патриарх не просто держался.
В очередной день суда через месяц перед Хаземом предстал все тот же старик, но его тело не иссохло, гной не поразил жуткие раны, а мышцы не облепили кости. Они были вздутые, жилистые сгустки оплетали колья из черного металла, будто приняли их как собственные кости, или, наоборот — пытались вытолкнуть?
— Учитывая все факты, возложенной на меня властью я приговариваю вас к смерти, — сказал Хазем, напряженный не столько от вида чужеземца, сколько оттого, что не смог назвать его настоящее имя при объявлении приговора. — Казнь состоится до заката.
Хазем встал, повернулся спиной и направился к выходу.
Кашим открыл глаза. Судья ощутил этот взгляд.
— Хазем Наакт, — проговорил узник хриплым голосом, — я благодарен тебе за время, что ты подарил мне, отплачу тем же.
Черный металл в теле старика хлопнул, изрешетив насквозь тех, кто был поблизости. Оковы будто мокрая глина разошлись на руках и ногах. Плита под стариком треснула, промяла пол под босыми пятками.
Кашим встал.
Десятки глеф и залп стрел хлынули на Патриарха.