Душа мира
Шрифт:
– Алло!
Два синих глаза посмотрели на меня с любопытством, чуть насмешливо.
– О, это ви...
– Нам, кажется, придется работать вместе?
– Рьядом...
– так улыбаются дети, вовсю и для себя.
– Плечом к плечу?
– Может бить...
– Нога в ногу, рука об руку?
– Ооо, - смешок звенит упавшей монеткой.
– Я не умею ходить в ногу.
– Так, может, попробуем сейчас потренироваться?
– Я осторожно касаюсь прохладного локтя.
– Вы не русская. Как ваше имя?
– Ньет, ньет, - она отстраняется, на лице появляется скучающее выражение.
– Чехия?
– Ага.
Мы шагаем по бульвару. Включили освещение и все испортили: исчезли голубые деревья и дымчато-сизые кусты.
– Вы давно работаете с Карабичевым?
– Два года.
– Как по-вашему, что он за человек? Меня интересует мое будущее начальство. Ермолов нас так быстро познакомил... Я не успел как следует его рассмотреть...
Люблю задавать такие вопросы. Убиваешь сразу трех зайцев. Узнаешь о ком-то третьем, узнаешь давшего отзыв и, наконец, узнаешь о неизвестных еще тебе взаимоотношениях.
– Он умный.
– О!
– Красивый.
– Да?
– Дельный. Он изобрел модулятор "ХЗ".
– Скажите!
Все зайцы целы и разбежались. Что это за модулятор, никогда не слышал. Надо бы узнать...
– А вас зовут Серьежа, да?
– Ермолов же знакомил нас!
– Оо, я никогда не слышу, когда меня знакомят. Если я очень много смотрю, то я уже не могу слушать. Я тогда теряюсь.
– Вот как. Значит, я произвел на вас ошеломляющее впечатление?
– Ошеломеля... Оо, ньет, ньет!
– Смех вновь звучит, словно кто-то швыряет пригоршни монет в хрустальную вазу.
– А какое же?
– Смешное. Ви смешной!
Боже мой, как она смеется! Просто мороз подирает по коже.
– Неужели я похож на клоуна?
– Разве только клоуны смешные? Очень, очень серьезный человек тоже бывает немножко смешной.
– Значит, я был чересчур серьезен?
– Ага, - и снова смеется. Какая несносная девчонка!
Бульвар кончился, и мы выходим на площадь, где суетятся люди и машины.
– Смотрите, роботы возвращаются с работы, - говорю я, показывая на темную массу, двигающуюся посредине уличного потока.
– Да, да. Мне их всегда почему-то жалко.
– Отчего же?
– Знаете, я вижу их утром, как они рано-рано разъезжаются по своим местам. Они такие покорные, молчаливые и... беспомощные. И смешные. Какие-то у них крючочки, щупальца, усики. Все у них крутится, двигается, они все время что-то делают. Часто невпопад. У нас в доме робот-лифтер. Такой смешной! А из окна я часто вижу робота-регулировщика. Он тоже очень смешной. И очень вежливый,
– Вы любите, когда смешно?
– Нет, не смешно, а умильно.
– Умилительно?
– Да. Я люблю детей, они умильтительные.
– А у вас дети есть?
Ружена смеется. Значит, нет.
– Мне сюда, - говорит она.
Я делаю прощальный жест рукой, и мы расстаемся. Потом, стараясь быть незамеченным, я наблюдаю, как она бежит к распахнутой двери автолета и скрывается за ней, не обернувшись.
В уличном видеофоне изображение, как водится, не работало, и я долго не мог созвониться с Эриком. Наконец я услышал его голос:
– Ты, Сергей?
– Да. Слушай, Эри, я устроился к телепатам. кончилась моя неприкаянность. Кое-какие опыты мы
– Чудесно, Серега, чудесно! У меня пока все то же.
– Понятно.
Мы попрощались.
Домой идти не хотелось. Там был отец в единственном числе, и он мог испортить настроение на целый вечер. Может, податься в читалку? Голова болит... Решил поехать к Лоле.
Домой я возвратился поздно. Отец еще не спал, он сидел в своей комнате, курил и смотрел в открытое окно добрыми мечтательными глазами пьяного великана. Я никогда не видел своей матери, она умерла давно. Меня воспитывал или, вернее, почти не воспитывал мой отец...
– Где ты был?
– У Лолы.
– А...
– Клубы дыма вырываются из волосатой пасти и пропадают в гофрированных стенках.
– Как у них?
– Катятся вниз. Становятся неприкрытыми автообывателями и телемещанами. Противно смотреть...
– Сын мой...
Сейчас последует проповедь. Сославшись на усталость, я спасаюсь в свою комнату.
Я лежу в постели и не могу уснуть. На стенке напротив фото Лолы в три четверти, по нему скользят отсветы уличных огней. Почему-то вдруг вспоминается голосок-колокольчик Ружены:
"Серьежа..."
На другой день у меня было три важных события. Я рассматривал кривые биотоков, записанных на новейшем улавливателе, когда ко мне подошел Карабичев и сказал:
– Послушай, Арефьев, брось ты свои кривульки.
– Можно, а в чем дело?
– Сейчас идет интереснейший доклад одного нашего сотрудника. Революционные идеи. Новые перспективы. Вернее, закрытие всяких перспектив в телепатии. Сходи послушай.
Я с трудом пробился в переполненную аудиторию. На кафедре стоял высокий молодой человек в очках и пронзительным фальцетом чеканил выводы:
– Наши исследования подтвердили ранее высказанные теоретические предпосылки. Человеческие ощущения, сознание и подсознание, то есть то, что мы называем состоянием души, выражаются определенной системой импульсов, размещенных в коре и подкорковой области человеческого мозга. Каждому индивидууму свойствен определенный порядок, или, как мы говорим, характерный код этих импульсов. Он связан с физико-химическими особенностями организма и является его естественной характеристикой. Эта система записи ощущений так же остроиндивидуальна, как, например, отпечаток пальца. При телепатическом общении происходит нарушение кода акцептора из-за внедрения в подкорковую область системы импульсов донора, что сопровождается тяжелым нервным заболеванием, а иногда и кратковременным сумасшествием. Благоприятный исход телепатического общения возможен только в случае полной идентичности кода импульсов донора и акцептора. Но последнее исключено. Среди всех людей Земли нет и двух человек с одинаковыми Кодами души. Все люди телепатически антипатичны. Симпатичных людей нет. (Смех.) Короче говоря, у нас повторилась история с чужеродным белком. Известно, что один живой организм не воспринимает белок другого организма. Точно так же душа одного человека борется против проникновения в нее души другого человека. Эта борьба очень тяжела и настолько опасна, что ставит под сомнение возможность телепатического общения между людьми. Мы, конечно, не прекратим наших усилий, но трудности, стоящие перед нами, значительны, и об этом следует помнить.