Душа мира
Шрифт:
Я посмотрел на стол и на полку. Аквариум совершил путешествие на высоту около семидесяти сантиметров. Биотозу подняли и опустили, а она взяла и выросла. Глупость какая-то.
Мы с туповатым недоумением рассматривали цветок.
– Вот свинья!
– рассмеялся Эрик.
– Что ты с ней поделаешь? Какие-то загадки.
– У тебя нет здесь поблизости каких-либо излучений радиоактивных веществ?
– спросил я.
– Что ты! Одни стекляшки...
– Непонятно...
– Можно?
– в комнату вошел лаборант Николая Николаевича. Звали его не то Олег, не
– Эрик, мы позабыли у тебя один демонстрационный образец, Николай Николаевич только сейчас хватился, - сказал он.
– Да, да, вот он, - Эрик протянул юноше ампулу с заспиртованной головой лягушки.
Тот взял, посмотрел на нас и улыбнулся.
– Что, своим аленьким цветочком любуетесь? Красивый он у вас и светится здорово!
– Где ты видишь, что он светится?
– удивился Эрик.
– Он не светится.
Парень заглянул в аквариум.
– Да, странно, совсем не светится, - он покачал головой, - а на семинаре светился. Да еще как!
Мы насторожились.
– Ты, Эрик, видел?
– спросил я.
– Нет, я сидел спиной к биотозе.
– А что ты видел, Игорь?
– Олег.
– Прости, Олег.
– Как же, я отлично помню, что цветок светился, словно в него вставили лампочку. На семинаре было много народу, в эту комнату человек сорок набилось, мне сесть было некуда, и я забрался сюда. Сверху мне отлично был виден аквариум с вашим цветком. Он приходился как раз на уровне головы Николая Николаевича. Я обратил внимание, что он сияет и переливается. Я еще подумал, что красивый цветок ребята вырастили, зря их ругают...
– Спасибо. А ты не заметил, что с ним происходило? Светился, и только? А не увеличивался ли он, не шевелился?
– Не-ет, - протянул Олег, - чего не видел, того не видел. Да я, признаться, сразу отвлекся. Больно интересно Николай Николаевич про свои опыты рассказывал.
– Так. Ну ладно, Игорь, - сказал Эрик.
– Олег.
– Прости,, Олег. Ты нам рассказал интересные вещи. Спасибо!
– Может, образцы Николая Николаевича?..
– неуверенно начал я после ухода Олеся.
– Сейчас!
– Эрик сорвался с места и выскочил из комнаты. Через десять минут он приволок груду ампул, банок и коробочек.
– Здесь все!
– выдохнул он. Как одержимые хватали мы экспонаты и подносили их к биотозе. Никакого эффекта... Тогда мы свалили все образцы возле аквариума и с отчаянием уставились на проклятый цветок. Ни свечения, ни движения.
– К черту!
– заорал Эрик.
– Пошли отсюда. А нужно думать, думать и еще раз думать.
Мы отправились гулять. В молчании бродили мы по улицам Москвы.
– Самое приятное - попасть на улицу, где никогда еще не был. Тогда сам себе становишься незнакомым, - говорил Эрик,
– При условии, что улица непохожа на те, где ты уже был. Слушай, Эрик, пойдем к одной моей хорошей знакомой. Она, кстати, меня приглашала.
Примерно через месяц у меня состоялся разговор с Эриком по видеофону:
– Ну, как дела?
– Я ее облучал всеми видами излучений. Были испробованы ультрафиолетовая часть солнечного спектра, инфракрасные
– И что же?
– Никаких изменений, а при жесткой обработке биотоза просто скисла.
Лицо Эрика было длинным и печальным.
– Ладно, не огорчайся, старина, что-нибудь придумаем. Лолу видишь?
Он кивнул головой.
– Передай привет.
– Ты что-то больно веселый. Как твои дела?
– Подвигаются. Я забегу к тебе, расскажу.
Причина моего веселья, конечно, не в делах, хотя и на них сейчас было грех жаловаться. Концентратор умственной энергии стоял готовый. Он сверкал всеми никелированными деталями, призывая исследователей к действию. Остались некоторые недоделки, через неделю можно было начать контрольные испытания. Я сомневался, что он будет работать именно так, как нам хотелось. Но с чего-то надо было начать. И все же концентратор мог скорее огорчить меня грядущими неприятностями, чем порадовать...
На удивительную высоту подняла мои чувства Ружена. Когда я гуляю с ней по Москве, по старым улицам, где живут скрюченные в три погибели пенсионеры да самодовольные кошки, мне кажется, что я иду с давно знакомым человеком, которого я знаю до последней морщинки на лице. И все же каждый раз она для меня неожиданно новая, даже чуть враждебно чужая.
– Я любил тебя, когда ты еще не родилась и родители твои еще не родились. Я любил тебя тогда, когда не знали слово "страсть" и люди, как дети, резвились. Я любил тебя, когда Земля еще не знала человека. Я любил тебя всегда, моя любовь во мне от века...
– Такой старый-старый чувства должен бил угаснуть, - смеется Ружена.
– Ни за что!
– кричу я, и мы несемся вприпрыжку по гулким мостовым по направлению к Большому парку.
– Слушай, Ру, - говорю я, когда мы присаживаемся на скамейку в темной аллее парка, где пахнет сыростью, слышна музыка и видны тысячи огней, спрятавшихся в густую зелень.
– Слушай, Ру, - говорю я, и она кладет голову на мою руку, и я ощущаю шелковистые волосы, тепло ее сухой горячей кожи, и запах, чудесный запах щекочет мои ноздри свежим весенним ветром.
– Слушай, Ру, - говорю я, и сладостный ком, стоящий в горле, медленно тает, и от него по всему телу бегут огненные искры.
– Слушай, Ру, - говорю я, - мне кажется, я очень плохой человек.
– О-о, вполне возможно, - отвечает девушка, - но сейчас это не имеет никакого значения.
– Понимаешь, я все время думаю.
– Не устаешь?
– Даже когда я целую тебя, я думаю.
– Это большой грех.
– Да... Мне непонятно, почему мне бывает хорошо, почему плохо. Вот я плохой, и такой, и сякой; одним словом - плохой. Но ведь хорошим я быть не хочу. Ни в коем случае! Я хочу быть таким же плохим, но чтоб мне было хорошо. И уж совершенно не понимаю, почему мне хорошо с тобой. Ты же ничего не делаешь, чтобы нравиться или как-то произвести впечатление. Ровным счетом ничего. А мне хорошо, очень хорошо. Так никогда еще не было. В чем дело? В чем зарыта собака человеческого счастья?