Душа моя
Шрифт:
Года не прошло после свадьбы, когда ее начали посещать мысли о том, что их отношения с Альбертом зашли в тупик и что она не видит другого выхода, кроме как прекратить их. Однажды она даже поймала себя на мыслях, как можно было бы составить разговор об этом с Альбертом, и тут он вдруг сообщил ей, что приглашает ее в ресторан в пятницу. Мысли о расставании в связи с этим тут же были на время забыты, вечер они провели чудесно, а после вечера и ночь оказалась гораздо приятнее, чем многие, что были до нее. Ива с удивлением обнаружила, насколько то, что можно купить за деньги, может повышать сексуальное влечение. Увы, позже она еще много раз убеждалась в этом.
Удивительно, но вообще каждый раз, когда Ива начинала думать о том, что ее больше ничего
Ива сама не заметила, как таких моментов стало становиться все больше – в их квартире появлялась то одна новая вещь, то другая, они с Альбертом стали регулярно ходить по ресторанам, до которых он тоже оказался большой охотник, и больше не приходилось планировать покупки в супермаркете, а просто покупалось все что нужно, без излишней чрезмерности, но и без особой оглядки на цены. Свободных денег было все так же не особо много, может, именно поэтому Ива не замечала перемен, которые происходили в их жизни, но настал тот день, когда Альберт вывел ее вечером на улицу, подвел к «Порше Кайен» и открыл перед ней дверь, предлагая сесть внутрь. Ива села в машину, даже, кажется, не глядя, а чувствуя, вбирая в себя дорогой кожаный салон, мягкий свет приборной панели, новые запахи и едва слышный звук работающего мотора, и поняла, что ее жизнь изменилась навсегда, потому что она никогда, никогда не сможет отказаться от этой машины, а значит, и от Альберта.
Та их ночь была особенно страстной, но позже Иве неизменно казалось, что она тогда не с Альбертом занималась любовью, а с его новой машиной. Это было странное чувство, не вполне приятное, как будто она обманула кого-то, как будто она сама себя пытается обвести вокруг пальца, представляя все не так, каким оно является на самом деле. Гаденькое ощущение… И все-таки надо было признать – жизнь с того момента обрела новый смысл, окрасилась новыми красками, снова стала увлекательной и интересной, потому что в ней появились такие возможности, о которых раньше можно было только мечтать.
Альберт наконец получил повышение, к которому так стремился, а с ним и прибавку к зарплате, и с тех пор дела его неизменно шли в гору. «Порше» был куплен в кредит, но довольно скоро он за него рассчитался, купили квартиру в ипотеку, сделали дорогой ремонт. Стали ездить отдыхать, и уже было обычным делом ужинать или обедать не дома хоть каждый день, и можно было покупать ананасы, шампанское и бельгийский шоколад…
Так вот когда Ива смотрела на желтый автомобиль Пашиной мамы она невольно вспоминала черный «Порше» со светлым кожаным салоном. Садилась в маленькую машинку и чувствовала, как в ней возникает сопротивление, неприятие – ну разве можно, будучи в своем уме, сменить «Порше» на разбитую малолитражку и уверять себя при этом, что это именно то, что ты хочешь, и что тебя совершенно не беспокоит, на что ты променяла свою жизнь?!
Ива столько лет жила с Альбертом и все это время сомневалась, стоит ли ее обеспеченная жизнь того, чтобы оставаться с человеком, к которому она, в общем-то, не чувствует ничего, кроме всплесков желания и благодарности. Теперь же она, наоборот, отказывалась от всего ради того, чтобы быть с тем, кто вызывал в ней столько любви. Так какой же выбор был правильнее? Как сказала бы любимая подруга Санька, лучше бы и то, и другое. Но как заметила она же, когда есть «Порше», но нет желания быть с человеком, желание это ниоткуда и не возьмется,
Так почему Ива все еще слушала голос мамы, которая легко согласилась бы с желанием дочери жить обеспеченной жизнью с нелюбимым мужчиной, но при этом никак не могла смириться с тем, что она меняет все, что можно купить за деньги, на то, чтобы любить и быть любимой? Да, однозначно, любовь у нас не в почете, никакого к ней доверия… Поэтому, конечно, и Ива во всем сомневалась. Действительно ли любовь? Или, правда, всего лишь временное помутнение?
Виделись с Санькой, рассказывала ей про Пашу. Он опять выкинул номер накануне, уехал с Максом и приехал только под утро, не вполне трезвый, веселый и такой ласковый-ласковый… Я до его возвращения чуть с ума не сошла – где он, что с ним, вернется ли вообще, с ним же никогда ни в чем нельзя быть уверенной. Все вроде хорошо, ровно, спокойно, и вдруг он уже психует, собирается уходить… Ему как будто всегда приходится доказывать свою любовь, успокаивать, уговаривать, повторять снова и снова, какой он особенный, как я люблю его…
Санька удивляется, как у меня хватает терпения, сил, как я могу прощать его за все. А я ведь правда просто люблю. И так приятно, когда можно просто прощать. Вот он вернулся домой, посмотрел на меня с трогательной улыбкой, и тут же забылась вся прошедшая ночь, обнялись, переплелись с ним, и такое нежное, такое сладкое было утро…
Я пока его ждала, нервничала и отбила край у кружки, прямо не знала, что с ней делать. Так люблю ее, большую, желтую, уютную, наливаю в нее и кофе с молоком, и чай, и таким солнышком она всегда на меня светит, прямо мир теплеет. А тут все, отбитый край, да еще эмоции такие, вроде склеить можно, но все равно уже не то, только выбросить остается – жалко до слез. И ведь осколок небольшой, приклеишь, даже и не видно будет, но нет, как же, нельзя же битую посуду использовать, карма, энергетика не та… Хотя если новую такую купишь, то и это совсем другое уже, как будто у каждой вещи тоже есть душа, и потому невозможно ее другой такой же заменить. Появится она новая, но в ней не будет того тепла, у вас с ней нет общих воспоминаний, это не с ней ты пила кофе по утрам и чай по вечерам, не с ней ты думала, радовалась и переживала из-за чего-то – ну действительно просто другое существо, как бы смешно это не звучало.
Когда Паша вернулся, я зашла на кухню, чтобы чай поставить, смотрю, кружка моя желтая стоит. Так жаль опять ее стало, и подумалось тут, что выбросить ее это все равно что дружбу из-за одной ссоры прервать…
И я вдруг поняла. Вот Альберт легко расставался с вещами, потому что видел в них только вещи. Ничего он в них не вкладывал, просто пользовался. И мама так же к вещам относится – испортилась, выбросила, купила новую. А я никогда так не могла. Я свои вещи люблю, с трудом с ними расстаюсь. Конечно, понимаю, что иногда их надо отпустить, не складировать же вокруг себя все то, чем когда-либо пользовался, но и по каждому пустячному поводу не стараюсь избавиться от них. Поэтому если люблю кружку, то склею и буду пользоваться дальше, и ничем это мне не навредит, а наоборот, сохранит частицу тепла и души.
Так же и с прощением – оно сохраняет наше тепло, залечивает раны, сближает. И с Пашей мне нравится ощущать именно это тепло, сберегать его, накапливать. Я чувствую, как во мне светит мое солнце.
А попробовал бы Альберт не вернуться ночью домой, о, тут такое началось бы! Мы так привыкаем принуждать всех к какой-то формальной правильности, что требуем придерживаться ее, даже когда нам самим не слишком-то это нужно. А в итоге сами начинаем умирать со скуки. Плюс к этому добавляется чувство обиды, повод винить окружающих, что они что-то делают не так – такой чудесный набор, способный нас занять на долгие дни перемалыванием и перекладыванием с места на место. Мол, они такие-растакие, неправильные, а мы так страдаем из-за них, бедные овечки.