Душа Пандоры
Шрифт:
Цирцея выглядела так, словно ничего необычного не случилось. Из ниоткуда появилась тоненькая, словно тростинка, служанка, и принялась убирать воду. Не двигаясь с места, колдунья притянула друг к другу осколки, зарастила трещины, будто Искры Асклепия и Гигиеи — раны, и снова сделала вазу цельной.
Повернувшись к Деми, как ни в чем не бывало произнесла:
— Как насчет того, чтобы прямо сейчас начать твое обучение?
Деми, как и Ариадну, вымотала долгая морская прогулка. Один только Никиас не выказывал усталости, но кто его знает,
— Иди пока поспи, — тихо сказала Ариадне Деми. Улыбнулась через силу. — Уверена, это надолго.
Бледная с тех самых пор, как спустилась с корабля, Ариадна спорить не стала. Устроилась в отведенных для нее покоях и, кажется, уснула, как только голова коснулась подушки.
По гулким коридорам своего дворца Цирцея провела Деми в комнату без окон. Возникло странное, ничем не обоснованное ощущение, что колдунья заделала окна намеренно — чтобы никто из богов не мог подглядеть за ее ритуалами. Никиас неотступно следовал за Деми, заставляя ее постоянно ощущать на себе его взгляд.
Комната была уставлена высокими шкафами с приставленными к ним лестницами, только вместо книг — многочисленные колдовские атрибуты и ингредиенты. Деми не удивилась бы, узнав, что таковыми являлись даже камни, которых здесь было в изобилии. Что уж говорить о травах, загадочных порошках и зельях в хрупких фиалах.
Цирцея подошла к стоящему в сердцевине комнаты круглому столу, на котором лежала отрезанная голова змеи. Усмехнувшись, сказала:
— Это для твоего ритуала. Одна из тех змей, что украшают волосы горгон.
В памяти всплыла жутковатая Сфено. Деми помнила, что горгона обладала гипнозом и, вероятно, должна была загипнотизировать ее, вытянуть на поверхность сокрытые воспоминания. Видимо, не вышло, раз пришлось обращаться к самой Цирцее. Видимо — потому что Деми не помнила свой со Сфено разговор, ни единого из него слова. Но это не мешало ей отчетливо, до мельчайших деталей, помнить ее саму.
— Заклинание Гипноса. — Цирцея, лукаво взглянув на Деми, сунула кончик пальца в стоящую рядом пиалу, и провела им под глазами и по губам. Повернувшись к Никиасу, велела: — Представь себя гарпией[8], летящей навстречу ветру.
К изумлению Деми, он послушался. Раскинул руки, одна из которых была закрыта черной перчаткой, и… замахал ими, будто крыльями. Развевающийся за спиной плащ как нельзя лучше довершал образ. И все это диковинное действо сопровождалось затуманенным взглядом ярко-синих глаз. Действие чар длилось недолго, как наверняка и было задумано.
Деми не знала, что заставляло ее считать дочь Гелиоса на редкость сильной колдуньей — быть может, исполненные уверенности манеры Цирцеи, быть может, ее горделивая стать…
— Никогда больше так не делай, — шагнув к Цирцее и нависая над ней, процедил
— А то что? — спокойно спросила та.
Он промолчал, хотя что-то подсказывало, ему было чем ответить. Даже Цирцее. Деми ожидала, он выскочит из комнаты, но Никиас, переборов себя, остался. Неужели считал, что во дворце колдуньи ей может что-то угрожать?
— Начнем с простых вещей — и с уже приготовленных мною зелий. Пользоваться ими, поглощать их силу — тоже мастерство. Вот, возьми.
Деми послушно глотнула из флакона темного стекла, и почти тут же закашлялась.
— Это еще что за гадость?
— Если я скажу тебе, что мы с тобой опробуем заклинание Арахны, догадаешься? — развеселилась Цирцея. — Или подсказать?
Деми смотрела на флакон расширенными от ужаса глазами. Арахна была дочкой ремесленника и умелой ткачихой, что вздумала бросить вызов самой Афине и потягаться с ней в мастерстве. Арахна, говорят, ничуть ей не уступала, вот только сотканное ею полотно оскорбило богов — оттого, что показала их в неприглядном свете, выставив на обозрение все их грехи. Страсть к вину и распутству, распрям и прелюбодеяниям, бесконечным пиршествам… и умение легко, играючи ломать людям жизнь.
И гадать не стоило: победу в состязании присудили Афине. Не выдержав позора, Арахна свила веревку и затянула ее вокруг шеи. Умереть ей, однако, не дали — Афина желала, чтобы она жила. Жила и ткала, ткала, ткала целую вечность.
Потому богиня превратила ее в паука.
— О боже, — чувствуя подступающую к горлу тошноту, простонала Деми. — Там…
— Дети Арахны, — невинно улыбнулась Цирцея. — Есть у меня темная, запущенная кладовая, где я их и вывожу.
Прикрыв рот ладонью, Деми старательно дышала через нос. В конце концов, в сказках колдуньи и ведьмы часто готовили отвары из жаб и пауков. Правда, предназначались они обычно отрицательным героям…
— Как насчет заклинания? — слабым голосом спросила она.
Цирцея понимающе усмехнулась.
— Как я и говорила, не существует особенных, специальных слов. Ты можешь не произносить их вовсе, и тогда рычагом послужит мысленный импульс. Но в тебе сейчас — сила паучихи-Арахны. Все, что тебе остается — приказать мирозданию (и собственному телу) сплести паутину. Ею, к слову, очень удобно опутывать врагов. А если вложить в чары толику света моего отца, получится сеть, которая не просто остановит, но уничтожит атэморус.
Глаза Деми сверкнули. Забыв о содержимом флакона, она представила, как ее ладони опутывает липкая вязь. «Вейся, ниточка», — закрыв глаза, чтобы сконцентрироваться на мысленном призыве, подумала она. Прошло немало времени, прежде чем что-то и впрямь щекоткой коснулось ее пальцев. Сердце затрепетало: она призвала магию! Хоть и заслуга в том большей частью принадлежала Цирцее, и сотворившей колдовское зелье.
Голос Никиаса стал холодной водой, что выплеснулась на разгоряченную кожу.
— Что за чертовщина?