Душа Пандоры
Шрифт:
– Это, дорогой сын, – передразнивая его, сказала Ариадна, – просто красочное определение праздности и безделья.
Деми, не выдержав, рассмеялась. Понимали ли они, насколько похожи на самую обычную семью? И не важно, как много поколений и прожитых жизней их разделяло. Эта мысль породила другую: насколько же сильной бывает человеческая любовь. Если она достигнет такой высоты – высоты самого Олимпа, – ни расстояние, ни время помешать ей не смогут.
– День вчера выдался не из легких, – сочувственно сказал Деми Фоант. – Вот я и решил…
Он
– Что? Слухи в Акрополе, благодаря пташкам Ириды, распространяются как пожар.
Деми отложила гребень в сторону, медленно развернулась к Фоанту.
– Что за слухи?
Ариадна нехотя рассказала о произошедшем в Гефестейоне – о том, что божественный свет причинил ей невыносимую боль. Плетельщица зачарованных нитей говорила мягко, словно оборачивая ватой каждое слово, которое могло ранить. Но боль и горечь все равно были тут как тут.
Деми вонзила ногти в ладони.
– Мне нужно к Кассандре, – уже тверже повторила она.
– Я пас, – скривился Фоант. – Подожду тебя и любимую матушку здесь. А ожидание, пожалуй, скрашу…
– Дай угадаю, – вздохнула Ариадна. – Чарочкой предназначенного Деми вина?
Фоант наградил ее улыбкой. Ослепительной, словно свет, что прежде вез в небесной колеснице Гелиос.
Рядом с Кассандрой в ее кабинете застыли Никиас и Харон. Все трое горячо что-то обсуждали.
Теперь Деми, пожалуй, немного понимала опасения Фоанта. Сейчас (или же по обыкновению) в лице Кассандры не находилось места для улыбки, а в глазах – места для тепла. Но рядом с обернутым в черное Никиасом ее некий строгий шарм казался не таким… строгим.
Харон – грубый, необтесанный камень, Кассандра – самоцвет в скромной, но притягивающей взгляд оправе, Никиас – осколок обсидиана с острейшим сколом.
– Как долго Цирцея будет сплетать заклинание? – после приветствия спросила Деми.
– Быть может, дни, быть может, недели.
Деми покусала губы, принимая решение.
– Я хочу отправиться к ней.
– Зачем?
Ариадна и Кассандра спросили одновременно. В голосе одной звучало удивление, в голосе другой – недоумение.
– Она – колдунья, владеющая невероятной магией. Возможно, она сможет меня научить.
– Ты уже пила эликсир, созданный Цирцеей.
– Да, и он не выявил скрытый во мне божественный талант. Но что, если внутри меня есть хотя бы крохи силы, что дала мне сама Эллада?
– Ты помнишь? – изумилась Ариадна. – Помнишь тот разговор?
– Какой разговор?
– О магии, которую… Неважно. Эти слова, вероятно, вшиты в твое подсознание. Что до колдовской науки… Цирцея – сильная колдунья, но чтобы она могла чему-то тебя научить, в тебе самой должно быть хоть что-то. И если это «что-то» – не божественный талант… Крох этой магии может быть слишком мало.
– Чтобы сражаться в Эфире – да, но, возможно, этого будет достаточно, чтобы противостоять атэморус. Вы ведь и сами не знали, на что
Кассандра ее скромный протест не оценила. Взгляд еще на несколько градусов похолодел. Деми выдохнула, сказала устало:
– Мне нужна магия. Мне нужна сила. Хоть какая-нибудь. Если я смогу помочь хоть одному человеку…
– Не играй в благородство, Пандора. – В устах Никиаса ее имя звучало как оскорбление. – Все, что заботит тебя, – твоя собственная защита. Особенно когда по твоим пятам ходят эринии.
Лучше бы он этого не говорил. Память Деми тут же подбросила в костер новые, пробирающие до дрожи воспоминания. А ведь еще пару мгновений назад она и знать не знала, что нос к носу сталкивалась с богинями мести и ненависти.
Саму встречу сломанный диск, что представляла собой ее память, не сохранил. Зато образы были весьма запоминающиеся: сотканные из теней эринии во главе с прекрасной и смертоносной Алекто. Перед ее внутренним взором предстала сцена сражения: Харон, Кассандра… и сторукий гекатонхейр. Он что, и впрямь помогал им?! И Деми была прямо там и видела все это собственными глазами?
Разубеждать Никиаса она не стала. Следующим утром этот разговор она даже не вспомнит, так какая разница, что он думает о ней? Завтра, когда Деми проснется, она столкнется с правдой, что ее ненавидит едва ли не весь мир, едва ли не вся Алая Эллада. Одним человеком больше, одним меньше.
– Хорошо, – царственно кивнула Кассандра. Кому еще так кивать, как не ей? – Завтра утром отправишься на Ээю.
– Это слишком рискованно, – отрывисто бросил Никиас.
Деми круто развернулась.
– Какое отношение моя жизнь вообще имеет к тебе?
– Самое прямое. Я не могу позволить, чтобы ты умерла. Чтобы нам пришлось ждать еще несколько лет, пока нить Ариадны тебя отыщет. Каждая минута промедления измеряется в человеческих жизнях, Пандора. – Он чеканил слова, словно монеты, а в глубине его глаз горел огонь.
Она вспыхнула под этим взглядом.
– Ты хоть представляешь, каково жить тому, кто совершил столь чудовищную ошибку, за чьим плечом не одна загубленная жизнь? Я не меньше тебя хочу отыскать пифос, не меньше всех вас хочу все изменить. Все исправить. Так помоги мне в этом! Поиски пифоса могут быть долгими, но если во мне есть что-то, что позволит не остаться в стороне, если Цирцея сможет хоть чему-то меня научить…
Они смотрели в глаза друг другу несколько биений ее взволнованного сердца. В глазах Деми была мольба, в глазах Никиаса – затухающее пламя. И… что-то еще. Это не жалость, точно не она. Быть может, толика сочувствия? Деми словно подцепила краешек его изменчивой маски и увидела тень того, что под ней скрывалось. Под слоями ткани и кожи, в самой глубине души. Увидев, пока не распознала, но проблеск понимания в глазах Никиаса побудил ее сказать:
– Пожалуйста.
То неуловимое, что приоткрылось ей, исчезло, но и огонь, затерявшийся в синеве, погас.