Душа-потемки
Шрифт:
Марк сбежал вниз. Жертва лежала на спине, он наклонился, сгреб за грудки, одновременно наступив (пока еще не сильно) на промежность. Встряхнул безжалостно, встряхнул еще, еще.
Гость застонал, открыл глаза, они выкатились из орбит – хотел подняться, оттолкнуть, но руки Марка сомкнулись как клещи.
– Достаточно или еще?
– Ты что делаешь?!
– Я спрашиваю – тебе достаточно или еще хочешь?
Гость, ошалевший от боли, опять было попробовал сопротивляться – крепкий, полный сил мужик, но…
– Пусти, скотина… больно же… ой, больно…
Марк рванул его вверх, прислоняя к холодной бетонной стене подвала.
– Звони
– Пошел ты знаешь куда!
– Я поеду сейчас к тебе домой, а ты останешься здесь. Я заберу из дома твою дочь… девке твоей сколько лет? Восемнадцать? Уже? Ничего, в самый раз, пора, пожила свое, – Марк усмехнулся. – У нее ведь билет на самолет, сегодня на Крит улетает загорать. Так вот я ее отвезу в аэропорт.
– Она с тобой никуда не поедет!
– Со мной? Со мной поедет любая куда угодно. Посмотри на меня… она поедет со мной. И ее долго, очень долго не хватятся, потому что у нее билет на самолет и тур за границу. И тебя не хватятся, братан-то твой с тех пор, как паралитиком заделался, ни бэ ни мэ ни кукареку.
– В зоне сдохнешь!
– Никто ничего не узнает.
Гость стиснул зубы.
– Ладно, как скажешь, – Марк зажал в руке его сотовый и наотмашь ударил гостя по лицу. – Как скажешь, папаша…
– Зачем… зачем он ему? Мой магазин? Здание старое… чего он добивается, чего хочет?
– А он разве не сказал?
– Нет, – гость закашлялся, кровь из разбитого носа попала ему в рот.
– Ну, тогда я не знаю. Считай, что он просто хочет твой магазин. А я еду за твоей Натальей.
– Нет! Давай телефон… вот падла, – гость скрипел зубами, кашлял. – Давай я позвоню, только дочку не трогайте. Забирайте, чтоб вам пусто было. Если б брат не заболел, мы бы вам…
– Вы бы тогда оба имели экскурсию в наш винный погреб. – Марк сунул ему телефон, отошел, встал – широкоплечий, прямой, ноги расставлены. Очень современный – в дорогих ботинках и белой рубашке от Пола Смита он отчего-то очень смахивал сейчас на гестаповца. – Звони, отец, и подписывай бумаги. Получай бабло. И молись своему богу… что я сегодня добрый.
Гость начал набирать номер на мобильном, но руки его тряслись, и набор срывался.
– Рифму не подскажешь? – спросил Марк вдруг как ни в чем не бывало. – Рифма в стихе не шла, из-за тебя вот так и не придумал. К слову «магнолия»… Вертится в голове.
Гость глянул на него… Кровь из разбитого носа залила ему подбородок и грудь. На том конце наконец-то ответил нотариус: «Алло».
Глава 4
ЧТО-ТО НЕ ТАК
Есть места в Москве, которые не меняются со временем. И даже бешеный строительный бум последних лет не в силах что-то сделать там, что-то испортить, что-то сломать. Словно руки у кого-то не доходят или, наоборот, не поднимается рука. Вроде никому ничего не жалко уже, и самый центр столицы, и деньги найдутся, инвесторы… А вот нет перемен в декорациях. Так, всего лишь легкая поверхностная косметика – фасадов, стен, тротуаров. Сияющие рекламные панно где-то там, наверху, троллейбусные остановки в стиле хай-тек с прозрачными антивандальными козырьками, очаровательные скамейки, новый асфальт каждой весной. И конечно, припаркованные во дворах машины – престижных и дорогих
А здесь, на этом самом месте, – на площади Замоскворецкого универмага, все, все как и прежде. За исключением той самой поверхностной косметики.
Александровские казармы за стеной, их до сих пор все так и зовут Кремлевскими.
Серый монолит зданий за высоким глухим забором – территория Монетного двора. Все очень похоже на крепость, на форт, не подверженный никаким штурмам и осадам.
И жилые дома – целый квартал от Александровской улицы сплошь до Мытной и Большой Серпуховской. И все постройки тридцатых годов. Некоторые, как прокисшее заплесневевшее блюдо, приправленные спешно проведенным капитальным ремонтом, а другие – мрачные, серые, но крепкие, как скалы, выстроенные по замысловатому проекту гениального архитектора, который когда-то именно в этом квартале для тогдашней сталинской элиты, удаленной от Дома на набережной, создавал новый советский город – вопреки окружавшему этот район купеческому, старинному, уютному Замоскворечью.
И этот диссонанс сохранился до сих пор. Сколько лет прошло, сколько поколений жильцов сменилось в этих старых домах. Как будто назло всем купеческим ампирам – пузатым колоннам, нелепым гипсовым львам, кудрявым «коринфским» карнизам, назло тем самым знаменитым московским дворикам, затененным липами, тут все строили из серого бетона в стиле кубизма.
И только Замоскворецкий универмаг гениальный архитектор отчего-то построил в стиле арт-деко.
Сколько лет…
Целый век…
И никаких глобальных перемен.
Особенно ночью, в самый глухой час…
Когда до рассвета еще много минут…
И нет уже сил ждать утра в щемящей тоске…
Последний троллейбус – номер первый, тот, что ходит через весь центр от Варшавки – по Тверской до Боткинской больницы и обратно тем же маршрутом – через Каменный мост, мимо кинотеатра «Ударник», по Полянке, по Люсиновской, а потом и по Александровской улице – мимо Замоскворецкого универмага…
Последний «первый» троллейбус в парк давно-давно прошел.
И машин совсем нет. Этой июльской ночью в три часа совсем нет машин – ни на площади, ни на перекрестке к рынку.
Тихо, как тихо в огромном городе. Когда Москва спит или притворяется, что спит, и не желает подходить к окнам и смотреть, что творится на темных улицах. Поворачивается на бок, зарывается в подушку, натягивает одеяло, несмотря на тридцатиградусную жару… Или же спешно мчит на дачи в пятницу вечером – подальше от смога, от шума, от всего… От всего, что может случиться ночью.
Порой ведь так трудно признаться самому себе, что ты стал свидетелем чего-то такого… Проснувшись, как от толчка, среди ночи, в самый глухой беспросветный час, подойдя к окну из совершенно необъяснимого глупейшего любопытства и увидев…
Нет, только услышав…
Ночью как-то все воспринимается совсем по-иному.
И звуки…
Звуки ночи в большом городе…
Бесполезно кому-то рассказывать об этом, все равно не поверят. Скажут – приснилось. Ну, конечно же, приснилось. Ну а если не спали? Если точно проснулись и встали с постели и подошли, словно какая-то сила увлекла к окну, отдернули штору и услышали…
Бесполезно кому-то говорить об этом. Не поверят.
А если тому, что произошло ночью, были еще свидетели?