Душа вашего подростка. Гид-антистресс для родителей
Шрифт:
– Почему? – «Я тоже не верю в такого Бога. Я с тобой полностью согласен». – «А в какого Бога верите вы?» – «Вот об этом мы и будем говорить на занятиях».
Так я стал свидетелем подтверждения идеи Зеньковского. Подростковый стихийный атеизм действительно существует! И, если мы начинаем проявлять уважение к ребенку, к его личности, его мышлению, к самым глупым, дурацким его вопросам, у нас появляется надежда вернуть ребенку Бога. Главное – чтобы он озвучивал эти вопросы. Вот почему так важно не утратить с ним контакт. Надо радоваться, когда дети задают вопросы.
Одна
Если ребенок усваивает формальную религиозность, его вера превращается в исполнение обряда. Она становится для него скучной и ненужной, и ему уже не хочется ходить в храм. Подросток еще не способен понимать, что все эти правила и обряды, казалось бы, чисто формальные, являются подспорьем для его духовного возрастания.
Один двенадцатилетний мальчик очень хорошо чувствовал себя в храме. Церковь стала для него очень важным ресурсом, хотя он, конечно, этого не осознавал.
Родители подумали, подумали и попросили настоятеля взять его в алтарники. Батюшка ответил: «А зачем? Я не люблю, когда дети прислуживают в алтаре. Пусть он лучше молится в храме. Это родительская гордыня – протолкнуть ребенка поближе к тому месту, где идет богослужение, а потом хвалиться, показывая фотографии». Но родители настаивали: «В храме мальчик становится спокойным. Он чувствует себя здесь очень хорошо, уверенно, легче решаются потом его школьные проблемы. Хуже-то ведь не будет». И уговорили батюшку. Мальчик начал прислуживать в алтаре.
Однажды один из напарников нашего героя, взрослый парень, сделал в алтаре что-то нехорошее. «Как же так? – изумился подросток. – Это же святое место!» На что парень ответил ему: «Только никому не говори». – «Как, разве ты сам не скажешь об этом на исповеди?» – «Еще чего не хватало!»
Эти слова разрушили что-то очень важное в душе мальчика. Он не пришел на следующий день в алтарь и объявил, что больше не хочет туда ходить. А потом и вовсе перестал ходить в церковь.
Возможно, этому мальчику было плохо в привычной среде, и в храм он приходил как за крепкие стены, где нет наушничества, ссор, соперничества, насмешек и издевок – всего того, что его травмировало. Он искренне верил, что церковь – это другой мир, и, встретив в алтаре – в алтаре! – человека, который ничем не отличался от тех, мирских, решил для себя, что зло проникло и за стены храма. Как это принять? Спустя какое-то время он рассказал мне, что после этого церковь потеряла для него исключительное значение.
От ребенка нельзя ожидать зрелой веры и зрелых поступков. Думается, что подростков вообще не стоит пускать в алтарь, потому что в алтаре бывают сложные ситуации, особенно на большой праздник или на архиерейской службе, когда взрослые нервничают, стараясь провести службу без ошибок. Это естественное желание – красиво, благоговейно провести службу – погружает человека в суету, которая, конечно, понятна взрослому, но подростку может оказаться не
Мы, взрослые, забываем, что сами были когда-то столь же категоричными, для нас тоже существовало лишь черное и белое, и любой разрыв между делом и словом воспринимался как лживость. Категоричность, бескомпромиссность и принципиальность в духовном плане – это отличительные черты религиозности подростка. Позже он повзрослеет, к нему придет и гибкость, и мудрость, но сейчас он еще не может вместить полутонов, понять и простить разницу между евангельским призывом и его реализацией. И нам ни в коем случае не стоит провоцировать ребенка на какие-то подвиги веры.
В поисках автономии
Подросток замыкается, отрывается от родителей, создает свой внутренний мир, создает свои границы. Многие родители воспринимают это стремление к автономии как обиду, как если бы ребенок закрывался именно от них.
На самом деле у подростка существует потребность в том, чтобы поделиться с кем-то содержимым своего «секретного сада». Можно сказать, что он выделяет его из пространства родительской семьи, ребенок выходит оттуда, но это не значит, что он замыкается только на себе самом и становится эгоистом. Он закрылся от родителей, но у него появилось много специальных «комнаток»: для друзей, где, возможно, содержатся какие-то совместные шалости и общие секреты; для преподавателей, где формируется «представительская» сторона личности ребенка. Интересы родителей в этом «строительстве» учитываются в последнюю очередь, потому что до сих пор все пространство, вся территория души подростка была для них полностью открыта, и создавать сейчас что-то специальное для мамы с отцом просто нет сил. Есть только одно стремление – отвоевать хотя бы что-то для себя, для своего личного пользования.
В таинстве исповеди подросток учится открывать все комнатки своей души для Бога. Взрослый может сказать себе: «Ну, на Бога надейся, а сам не плошай. Ему вовсе не обязательно вникать во все мои дела и во все уголки моей души, что-то можно оставить для себя». Взрослые часто пребывают в вялой духовности. Они выстраивают для Бога отдельный «фасад», демонстрирующий только одну или несколько сторон личности. А подросток считает, что от Бога секретов быть не должно, и это – здоровый максимализм.
Бывает, что ребенок не хочет идти в церковь, замыкается в себе, не потому, что потерял интерес к вере, а потому, что чувствует, что должен открыть Богу все, но у него не хватает на это сил.
Поразительную историю рассказывал митрополит Антоний Сурожский «об одном человеке, который говорил, что он безбожник. Он уже был в зрелом возрасте, лет сорока тогда, и объяснял, что он безбожник, потому что он такой ученый, и то читал, и там учился, дипломы такие-то… И вот старый священник в Париже на него посмотрел и сказал: „Сашенька! А какую ты гадость сотворил, что тебе надо было Бога убить?“ Тот опешил, потому что он ожидал каких-то высоких доводов… И он задумался. И он копался, копался, и ему вдруг вспомнился тот момент, когда ему нужно было, чтобы Бог куда-то ушел от него.