Душа
Шрифт:
— Вам помочь? — Заведующая приютом развернулась на каблуках и вплотную подошла к папе.
— Не стоит. Я в порядке. — Наконец справившись с замком, папа вышел за дверь и прижал руку к левой половине груди. Ноги его подкосились, и чтобы не упасть, он схватился за угол здания.
Оставшуюся часть дня он провёл на вокзале и больше в этот день со мной не разговаривал.
***
Февраль медленно, но верно подходил к концу. Близился мой день рождения. В той самой столовой, где проходили мои свадьба и поминки, Оксана Леонидовна заказала несколько больших пирогов. С мясом, рыбой и картошкой. Папа не
Собаку-приёмыша папа решил оставить. Тот всё так же спал на коврике возле входной двери и питался остатками с хозяйского стола. Гулять уходил сам. Приходил тоже сам, оповещая о своём возвращении царапаньем в двери. Иногда папа подолгу сидел на пороге, гладил его и глядел в пустоту.
Судя по всему, он ждал от меня новых посланий на зеркале. Но я молчала, хотя и пыталась писать, когда оно запотевало. Получались едва разборчивые каракули, которые папа не мог разобрать, хотя и старался.
А ещё я стала чаще думать об Альбине. Сначала я очень сильно злилась на неё, тогда в конце января, когда она вдруг вздумала учить меня жизни и отказалась говорить с Саввой. Но потом, после надписи в ванной, во мне что-то переменилось. Видимо, Альбина смогла уговорить сына. Она помогла мне. Нестеров не только оставил папе послание, но ещё и не ринулся за нами в Ч***. Во всяком случае, рядом с «Демидычем» я его не видела. А может, он заглядывал, но ушёл, придя к выводу, что теперь, когда рыжий бородач не видит призраков, «играть» с ним совсем неинтересно.
Я не знала ответа на этот вопрос и просто строила безумные теории. День переходил в ночь. Ночь сменяла день. Приёмыш спал у порога, папа постепенно уменьшал количество таблеток на тумбочке, а Ромка искал работу.
За три дня до моего юбилея он принёс домой аттестат и швырнул его в нижний ящик стола. На секунду мне показалось, что пол под ногами качается. Ромка бросил университет. Всё-таки бросил.
Мириться с этим я не собиралась. Последний шанс переубедить Ромку ещё оставался, и я не могла его не использовать. Мой муж слушался папу. Хоть немного да слушался. И я собиралась писать на запотевших окнах до посинения, лишь бы папа понял меня.
Когда я вошла в квартиру, он жарил котлеты. Приёмыш залаял. Папа поднял голову и поприветствовал меня. А следом сказал что-то ещё. Но что именно я не услышала, потому что в дверь позвонили.
Глава 19
За дверьми оказался «Демидыч». Папа не ожидал его увидеть. Я — тем более. На секунду мне даже захотелось прикрыть глаза и моргнуть пару раз, чтобы точно удостовериться, что там, на пороге, действительно стоит он, а не плод моего воображения. И я моргнула, но он не исчез. «Демидыч». действительно стоял на пороге. Живой. Настоящий. В той самой шапке-ушанке и синей телогрейке с надписью «Охрана», которые носил в Доме малютки. Только уже не робкий, не мямлящий, не заикающийся через каждое слово, а решительный и спокойный. Я и забыла, что он может быть таким. Забыла, потому что эту самую его твёрдость видела всего один раз, тогда, когда он открыл вентиль на своей кухне. В
Папа отступил назад и пригласил его в кухню. Налил полную кружку чая, придвинул сахарницу и вазочку с позавчерашним печеньем. На стул «Демидыч» сел, но к еде не притронулся и долго-долго смотрел то на меня, то на собаку-приёмыша, который крутился у папиных ног и издавал звуки, напоминающие что-то среднее между рычанием и скулением.
— Живность, значит, завели? — начал «Демидыч» и, вытянув пальцы, погладил приёмыша по носу. — Хорошее дело. Живность вообще хорошее дело, а собака — особенно. На учебу возите?
Папа едва заметно покачал головой из стороны в сторону.
— Жаль, — «Демидыч» снова погладил пса по морде, — хорошая собака, умная. По глазам вижу, несмотря на то, что уличная.
Папа кивнул и, налив себе чая, опустился на соседний стул. Приёмыш лёг рядом и как будто специально несколько раз гавкнул на меня. «Демидыч» усмехнулся и бросил ему на пол одну из печенюшек.
— Я с детства хотел завести собаку, — заговорил он, беря из вазочки новое печенье и отправляя себе в рот, — но мать не дала. Собаки лучше людей. Не предают. Вы его с улицы забрали, и он Вас не бросит из-за того, что Вы что-то кому-то не то сказали. Не скажет, что разочарован. Собаки хорошее не забывают.
Папа кашлянул и поднёс к губам кружку. Лицо его было спокойным и никаких эмоций не выражало. Со стороны казалось, что он думает о чём-то своём и просто наблюдает за каркающей на берёзе вороной.
— Ты ведь видишь её, да? — как бы невзначай задал вопрос он, когда приёмыш, подняв голову, попросил очередную порцию вкусняшек. — Поэтому приехал?
— Вижу. — «Демидыч» тоже покашлял. — Теперь да. Я снова её вижу. И всех их тоже.
Прижавшись к холодильнику, я скрестила на груди руки. Ожидание и все эти разговоры издалека действовали мне нервы, но я запретила себе вмешиваться. Пусть поговорят сами. Без нажима. Без меня. «Демидыч» снова видит «их», точнее, нас. Призраков… И это на сегодняшний день, пожалуй, самое главное.
— Я пил таблетки. Специальные. Хотел обычной жизни. Они помогали забыть и не видеть.
Не отпуская кружку, словно та была спасательным кругом, папа кивнул опять.
— Что изменилось?
— Вы сказали, что верите мне. Это правда?
— Правда.
— Поэтому и приехал. Чтобы удостовериться. И чтобы помочь. Чтобы не быть хуже собаки. Последнее дело. Она же мне помогла. Всё-таки. И Галина сказала съездить. Я ей тоже рассказал.
— Галина? — не сдержавшись, я рассмеялась густым и звонким смехом. — Это которая Галина Ивановна? Заведующая?
«Демидыч» покраснел как рак и принялся теребить бороду. По виду та напоминала старую-престарую мочалку, но всё равно шла ему.
— В приюте умер ребенок. Давно, — нехотя признался он и опять погладил голову приёмыша. — Эффект от таблеток выветривался две недели. Если пить регулярно, они хорошо помогают.
— Но ты не слышишь музыку, — вставила я.
— Это можно пережить. Теперь можно.
Папа провёл рукой по столу и бросил собранные крошки в раковину, потом внезапно нахмурился и с силой отодвинул вазочку с печеньем к стене.