Душегубы
Шрифт:
Теплушку тоже со счета сбрасывать не стоило. Сквозь маленькое застекленное оконце разглядеть, что там внутри, было никак нельзя. Между тем именно оттуда вышли двое из тех троих, которых свалили последними. Третий присоединился к ним после того, как вылез из кабины грузовика еще задолго до начала стрельбы. В маленькой кабине «газона» троим разместиться трудно. Тем более таким крупным дядям, как те, что сейчас лежали на снегу. Значит, в кабине к началу перестрелки был только водитель. Это уже лучше.
Пока Валерка, стараясь особо не высовываться из двери вагона, проводил свою «рекогносцировку»,
— Не лезь ты туда! — скорее посоветовал, чем запретил, Валерка. — Не суйся!
— Да чего уж, и посмотреть нельзя?! — обиделся Ваня.
— Ну, и чего ты там увидел? — краем глаза поглядывая на теплушку, спросил Русаков.
— Не знаю. Порошок какой-то высыпался. Белый, вроде муки.
— Руками трогал?
— Что я, дурак, что ли? Так, поглядел.
— А вообще-то, линять нам надо. И поскорее! Знать бы только — куда?
— А давай на машине? Она вон тарахтит, мотор работает. Я водить умею…
— И куда ты на ней? До первого гаишника? И какую ты путевку предъявишь?
— Ну, это как раз не обязательно. На ней вон номер военный. Мы в полной форме, поедем, не нарушая правил. С чего им нас тормозить?
— Ну, проедем мы километров сорок на ней, а что дальше?
— Дальше… Там придумаем. Все лучше, чем сидеть и ждать неизвестно чего.
Валерка согласился. Они и так уже двадцать минут тут проторчали. Правда, место тут уединенное, карьер глубокий, стрельбу мог никто и не услышать. Но все-таки ясно, эти валявшиеся сейчас чьи-то подручные. Опять же, как явствовало из обрывков разговора, они собирались перехватить груз, посланный какой-то другой «конторе». В самое ближайшее время сюда могли наехать и «законные» хозяева груза, и товарищи тех, кого перебили, и, наконец, милиция, если стрельбу все-таки кто-то услышал и сообщил, как говорится, «куда следует».
Ни с кем, конечно, встречаться не имело смысла. Даже с милицией, хотя она была самым меньшим из всех зол.
— Осторожнее надо, — сказал Ваня, опасливо поглядывая на расстрелянных, — тот вон, у вагончика, живой… Может, еще кто спрятался…
— Давай так: ты приглядывай за теплушкой и кабиной «газона», а я сейчас выпрыгну по-быстрому — и к машине…
— А ты водить умеешь?
— Не-а…
— Тогда лучше я побегу, чудак. Я ее подгоню к вагону, а ты прикроешь, если что.
Валерка согласился. Он улегся на пол вагона и взял на прицел теплушку, одновременно приглядывая за окном кабины грузовика. А Ваня, взяв автомат двумя руками перед грудью, чуток разбежался и наискось сиганул из вагонной двери. Ну, спортсмен! Валерка только ахнул, увидев, как приятель сделал в воздухе кульбит и приземлился на две ноги, упал на бок, перекатился вправо и в два прыжка очутился под прикрытием грузовика. Класс! Такому у них в части не учили.
Теплушка на это каскадерство никак не отреагировала. Кабина — тоже. Правда, теперь Валерке не было видно, что там Ваня за грузовиком делает.
А Ваня уже подскочил к правой дверце, распахнул… От увиденного его как током передернуло. На баранке обвис человек, у которого был выломан кусок лба вместе с глазом, кровавой слякотью расплескавшимся
Валерка это увидел и спросил:
— Как там?
— П-порядок! — ответил Ваня, постукивая зубами. На сиденье кровавой грязи не было, но резиновый коврик на полу кабины замарало, чуялся запах крови. Да и ошметки на стекле с души воротили. Тем не менее Соловьев все-таки сумел переключить скорость на заднюю передачу и подкатить к вагону. Правда, при этом он проехал колесом по мертвецу, мерзко хрустнула раздавленная грудная клетка, но трупу было уже все равно. Теплушка тоже признаков жизни не подала. Тогда и Валерка рискнул спрыгнуть на снег.
— Садись! — сказал Ваня, морщась. У него хруст костей так и впечатался в уши…
— Погоди, — неожиданно отмахнулся Валерка и, уже ничего не боясь, подбежал к двери теплушки. Поддел стволом автомата, ворвался, держа палец на крючке.
— Братишка! Не стреляй! Я не с ними! — услышал он испуганный, умоляющий вопль.
В теплушке, по площади почти вдвое меньшей, чем вагон, на котором приехали Валерка с Ваней, стояли печка-»буржуйка», столик, табуретки и солдатская койка. На столике высились две бутылки водки, одна пустая, другая до половины недопитая, три эмалированные кружки, валялись куски сухой колбасы, соленые огурцы, ломти черного хлеба, складной нож. А на солдатской койке, крепко привинченной к полу, лежал здоровенный, мордастый, небритый детина в распахнутой дубленке, под которой проглядывался теплый джинсовый костюм. Ноги детины, обутые в крепкие и дорогие ботинки на меху, были прочно связаны и прикручены к одной спинке койки, а руки, скованные стальными наручниками, пристегнуты к другой. Морда у детины была здорово покарябана — видать, его дубасили по ней без особого человеколюбия.
Следом за Валеркой в теплушку вбежал и Ваня.
— Не стреляйте, сдаюсь! — провыл мужик. — Зовите начальника, братаны! Сдаюсь! Все скажу, бля буду! Начальника зови!
— А мы сами начальники, — сказал Валерка, постаравшись придать своему хоть и охрипшему, но все-таки немного пацаня-чьему голосу надлежащую солидность. — Говори, чего хотел.
— Фиг вам, не доросли еще, — окрысился привязанный, — говорю же: начальников позови!
— Ты, блин, лучше не выступай! — Валерка замахнулся прикладом. — «Не доросли»! Заеду по мозгам — сразу узнаешь, кто дорос, а кто нет!
До привязанного гражданина дошло, что в его положении лучше быть вежливым и почтительным.
— Да вы все равно ни хрена не поймете, — сказал он жалобно, — на фига мне вам колоться? Где опера-то?
Тут Валерка повернулся к пленнику рукавом бушлата, на котором был пришит шеврон с трехцветным флажком, и разбитая рожа детины изумленно вытянулась.
— Так вы не вэвэшники? Не ОМОН?
— А тебе не однохренственно? — спросил Ваня. — Пошли, на фиг он нам нужен…
— Как не нужен? — испугался мужик. — Я же сдохну здесь, солдаты! Вы чего, в натуре?