Душегубы

Влодавец Леонид Игоревич

— Нет, — твердо сказал Ваня, стараясь, чтобы у Фрола не было никаких сомнений. — Я хочу стать бойцом.

— Посмотрим, сможешь ли. Одного хотения мало. Ты пока посиди еще чуть-чуть в одиночестве. Полчасика, ну, может, час. Позавтракай, кстати. И подумай, подумай как следует! Ведь через день можешь разочароваться. Даже через час. Думай!

Фрол подмигнул охранникам, те молча подошли к Ване и, бережно взяв его под локти, отвели в камеру.

Водворив Соловьева на место и заперев дверь, бойцы вывели из камеры Валерку, только что съевшего на завтрак отличную пшенно-гороховую

кашу с тушенкой и вволю наевшегося хлеба, масла и сахара. Его путь также лежал на аудиенцию к Фролу.

Тут разговор получился совсем иной — и по продолжительности, и по стилистике, и по содержанию.

— С добрым утром, — мрачно поприветствовал Русакова Фрол. — Ну как, не замерз?

— Живой же, видите? — ответил Валерка.

— Это хорошо, что живой. Будет кого расстреливать.

Валерка этого не испугался, как ни странно. Потому что не поверил. Слишком уж хорошо поел перед встречей с Фролом.

— Что молчишь, воин? — спросил Фрол.

— А чего говорить надо? Я ж не знаю.

— Ну, хоть бы поинтересовался насчет своих перспектив в этом мире. Или тебе все до фени?

— Не все. Только все равно — я пешка. Чего придумаете, то и будет. Какие тут перспективы, и так ясно…

— Ну, я тебе их все-таки доведу, чтоб знал. Первая: сдать тебя ментам или сразу комендатуре. Это без разницы. По совокупности преступлений тебе может вполне вышак набежать. Ну, из уважения к твоему юному возрасту и всяким там смягчающим обстоятельствам могут тебе скостить до пятнашки или десятки, но не более того. Но в СИЗО тебя, как мне мыслится, удавят. Потому что ты сильно обидел одного крутого дядю. Он, может, и проявит снисхождение, узнав, что у тебя было трудное детство, попросит, чтоб тебя по-быстрому пришили. Жить, однако, не даст. Ты много знаешь, еще наговоришь следователям лишнего.

Вторая перспективка такая. Лично для меня и многих моих корешков самая спокойная и безопасная. Кончить тебя здесь, не мучая и ничем не интересуясь. Потом пихнуть в топку котельной, а то, что останется, размолоть в порошок. Не страшно?

— Вам видней, — пробормотал Русаков. — Живым в печку — страшно, а мертвым — начхать. Короче, я сам себе гроб выбрал, когда Тятю с товаром к вам повез. Надо было грохнуть его там, суку, а порошок ваш сжечь к свиньям. И катить на машине, пока бензина хватит.

— Смело говоришь, юноша! — скривил рот Фрол. — Ну а если тебя и впрямь живым в топку бросить?

— С вас станется, — еще злее, должно быть, от отчаяния проговорил Валерка. — Знал, к кому в пасть лезу, дурак! Тяте вашему передайте, что я к нему по ночам приходить буду, как Фредди Крюгер с улицы Вязов. Пока не сдохнет, пидор гребаный!

Фрол не сумел удержать на лице суровую мину. Даже улыбнулся.

— Нормально! Уважаю, — произнес он почти серьезно, — — А раз так, то из уважения могу предложить тебе то, чем тебя заманивал Тятя. То есть чистую ксиву, немного деньжат и гражданку по размеру. А дальше — крутись как хочешь. Правда, есть опасность, что на воле ты долго не проживешь, потому что ребята, которых ты обидел, тебя найти смогут даже в городе Хренморжовске Таймырского автономного округа. Если там есть такой, конечно.

— Я

ж сказал — вам выбирать. Если б я выбирал, то, конечно, согласился бы побегать. Если б вы мне и ту пушечку отдали, которую я у Чижа забрал, то еще посмотрел бы, как эти козлы меня б достали. Мне терять нечего, я уже не одного уделал.

— Да, я и забыл как-то… — с деланной рассеянностью произнес Фрол. — Мне, знаешь ли, скоро понадобятся такие люди, которым нечего терять. Кроме своих цепей, конечно. А что они приобретут в результате, помнишь?

— Кто?

— Ой, я и забыл, что у вас теперь «Коммунистический манифест» уже не проходят! Ладно, тогда попросту: хочешь работать у меня?

— На каких условиях, интересно?

— Без всяких, шпана. На условиях временного сохранения жизни и здоровья.

— Что делать надо будет?

— Что прикажут.

— А если прикажут кому-то задницу лизать или еще чего-нибудь по этой части — лучше стреляйте, на фиг.

— Стало быть, готов умереть, а чести не отдать?

— Так точно.

Фрол снял свои темные очки и уставился на Валерку.

— Допустим. Ну а если придет к тебе какой-нибудь господин и скажет: «Вот тебе пять тысяч долларов, только продай мне дядю Фрола со всеми потрохами». Что скажешь, только честно?

— Совсем честно? Не убьете сразу?

— Не убью.

— Не продам. Меня с долларами кинут обязательно. Я их в руках не держал ни разу.

— Спасибо. За откровенность спасибо. Ну а если, допустим, рублями дадут?

— Тоже не продам. Цены настоящей не знаю.

— А если узнаешь?

— Кто ж мне ее скажет?

Фрол улыбнулся.

— Интересно, а почему ты не состроил возмущенную рожу, не ударил себя в грудь и не сказал, что не продашь Ни под каким видом?

— Потому что это не правда. Если б я так сказал, вы б все равно не поверили. А цены вашей я действительно не знаю. В смысле не знаю, хороший вы человек или плохой. Хорошего человека я ни за какие деньги не продам, а плохого задаром отдам и копейки не попрошу.

— Ух ты какой! — подивился Фрол. — Мудёр! Значит, теперь ты желаешь меня судить. Покажусь я тебе приличным человеком — стало быть, живи спокойно, дядя Фрол, а не покажусь — подаришь первому встречному?

— Первому встречному дарить не стану. Если кто-то еще хуже вас попадется, то с ним мне не по дороге.

Фрол хмыкнул. Таких парнишек он еще не встречал. Что Ваня, что Валерка — экземпляры еще те.

— Смелый ты мальчишка. Прямо комсомолец какой-то из сказки.

— Я в комсомол не успел, его уже закрыли, — объяснил Валерка, — но там, наверно, всякие ребята были.

— Ладно. Ты мне понравился. Уничтожать тебя не буду. Выбирай одно из двух. Или получишь гражданскую одежку с паспортом — могу даже пушку дать, которую ты просил (с ней тебя быстрее поймают), или останешься у меня для дальнейшего прохождения службы.

— А как Ванька? — спросил Валера.

— Тебе как, откровенно сказать? Не станешь плохим человеком считать?

— Нет, откровенно — не буду.

— Тогда скажу, что он сам рвется у меня остаться, а я сомневаюсь, стоит ли его брать. Велел ему еще подумать, пока я с тобой разговариваю.