Душехранитель
Шрифт:
Коорэалатана — Вечно Горящее Сердце. Так переводилось это название с древнеорийского языка, и все постройки города отличались от привычных глазу ори белоснежных зданий. Те же шары и полусферы, но с алой, золотой, красной, багровой облицовкой. Когда Танрэй впервые увидела их маленькой девочкой, она указала родителям пальчиком на ближайший дом и воскликнула: «Это закатное солнце!»
И сейчас она, будучи двадцатичетырехлетней женщиной, смотрела на тот же дом, а сердце горело и сжималось от боли.
— Прощай, Оритан… — прошептала она, ибо чувства подсказывали: больше ей никогда не увидеть родной земли.
И Танрэй, сдержав жгучие слезы, ступила на трап громадного корабля. Ал ждал ее, но не возвращался, чтобы взять под руку: если уж ты
По сходням заклацали когти догоняющего их Ната. Вот кому позволялось все: возвращаться, забегать вперед, бездельничать, шкодить, чудачить… Непосредственный, как ребенок. Зверь.
Коорэалатана, несмотря на то, что была портом, пока избежала войны. Стычки случались на другом конце материка, стремительно «съезжающего» к полюсу. Недаром для отправки Паском избрал именно этот город, недаром отказался от опасного перелета, предпочтя долгий водный путь.
— Не печалься, солнышко, — Ал обнял жену и, зажмурившись, прижался носом к ее меховой шапочке. — Мы ведь едем туда, где нет зимы и войны, а я с тобой. Что еще нам нужно на чужбине?
— Родители, — коротко ответила она.
Престарелые отец и мать Ала, как и родители Танрэй, отказались эмигрировать. Они сказали, что уже стары для подобных переездов, и вздыхали, гадая, как уживутся молодые на новом месте.
Танрэй считала себя не слишком хорошей супругой. В то время как ее сверстницы упорно готовились к замужней жизни и постигали тонкости ведения домашнего хозяйства, Танрэй носилась с мальчишками и младшими девчонками по улицам, а в ответ на замечания взрослых лишь отмахивалась: «Успеется!» Что-то внутри подсказывало ей: «Наслаждайся, пока есть возможность! Потом — не будет! Наслаждайся, дабы тебе впоследствии было о чем вспомнить!» Но в то же время суровые обстоятельства диктовали свои условия. Девушка чувствовала, что сильно отличается от остальных девушек-ори. Легкомысленностью, беззаботностью, веселостью. Хохотушка, с которой любили дружить. Ал неспроста называл ее солнышком: возле нее грелись все, кому не хватало тепла. Но иногда солнышко буянило и выпускало протуберанцы непослушания. Со стороны это смотрелось мило, однако сама Танрэй страдала и укоряла себя: все южанки были сдержанны и серьезны, не чета ей. А она не умела готовить, не любила шить-вязать, не понимала разговоров подруг о тонкостях общения с юношами, ибо все сводилось к одному: выйти замуж и стать благородной Попутчицей благородному супругу. До семнадцати лет Танрэй вообще не думала о любви. Вернее, думала, конечно, но придавала ей совсем иной смысл, нежели предоставляла людям реальность.
Перед ступенью Направления девушка решила, что для «Орисфереро» — школы точных наук — она не годна. И отправилась по духовной стезе, в Новую Волну. Ей нравилось говорить, ей нравилось играть, ей нравилось изучать языки — древние и современные. В нынешней ситуации это было не слишком нужно: меж двумя великими государствами началась война. Танрэй не полагалась на разум в выборе профессии. Она могла бы освоить геометрию, астрономию, физику, химию, но для этого нужно было отключить душу и сердце. Одна мысль о том, что ей пришлось бы работать в этих направлениях, приводила девушку в ужас. Она завяла бы и засохла, а ей хотелось жить. Жить! Ей не нравились книги о жертвующих собой героях — возможно, именно потому, что сама она была способна на отдачу лишь в тех рамках, что уготовила ей Природа. Умереть за кого-то Танрэй не смогла бы ни за что.
На курсах естествознания, которые преподавал ее группе кулаптр Паском, девушка увидела красивого молодого человека, типичного южанина. Он был старше нее на шесть лет и получал, как это принято на Оритане, второе образование.
Между молодыми людьми с первой же встречи вспыхнула искра. Они были одновременно и похожи, и различны. На Оритане выбирали женщины, но в их с Танрэй случае Ал пошел навстречу первым. Через сезон он предложил во всем сомневающейся возлюбленной брак. Танрэй шла, как по протоптанной дорожке. С одной стороны, грезился покой: «Наконец-то я делаю все так, как нужно». С другой — не было чего-то животрепещущего, яркого. Необычного. Смутные воспоминания подсказывали девушке: прежде была страсть, прежде ты замирала, прежде ты была способна на самопожертвование. Нет-нет, она и теперь влюбилась в Ала, они были счастливы, когда объединились, но… Да Танрэй и сама тогда не знала, что «но»…
…До тех пор, пока избранник не познакомил ее со своим приятелем, приехавшим из дальних краев. С Тессетеном, угрюмый взгляд которого способен был, казалось, обратить в неподвижный камень даже суетливого мотылька. С косматым, уже не первой молодости и совсем жуткой внешности мужчиной — своим лучшим другом.
Сетен взглянул на девушку из-под нависавших над бровями прядей волос — исподлобья, неприветливо. Так смотрят дикие звери. Ты не знаешь, что выражает их взгляд. Может быть, Тессетен думал совсем о другом и вовсе не испытывал неприязни к собеседникам, но Танрэй содрогнулась и спряталась за плечо мужа. И в то же время что-то шевельнулось в ее груди.
Сетен был небрежно-ироничен. Он был циником, которого ничем не удивишь. Он слишком рано состарился внешне. В нем очень мало чистого. И еще — у Сетена была жена, шестью годами моложе него, ровесница Ала, красивая ледяная Ормона. Она вернулась вместе с мужем откуда-то из диких мест планеты.
До сих пор с удивлением вспоминала Танрэй ту, первую, их встречу. Удивлялась — своим ощущениям. Ал, казалось бы, ничего не заметил, и они никогда не разговаривали о Сетене и Ормоне.
И вот теперь совсем небольшой командой, сколоченной усилиями кулаптра Паскома, на корабле «Сэхо» они покидали Оритан. Их путь лежал к необжитому цивилизованными людьми материку, значившемуся на картах как Рэйсатру — Земля Возрожденной Мечты. Именно там, на южной его оконечности, и работала уже несколько лет чета Сетен — Ормона. Паском говорил что-то об энергетике гор, но Танрэй не запомнила. Это был выбор знающих тонкое, а профессия Танрэй относилась к несколько иной области.
Девушка вошла в каюту. Здесь было тепло. Нат легко отпихнул своего хозяина и царственно проследовал за нею. При его размерах проделать такое было несложно: когда пес вставал на задние лапы, он оказывался одного роста с высоким Алом.
Танрэй разделась и, растирая согревающиеся руки, взглянула на мужа:
— Вот и все, Ал… Признаться от души, так мне не хочется жить после всего, что произошло…
Вынюхивавший что-то в углу каюты, волк фыркнул и обернулся на нее. Ал скинул подбитый мехом плащ (больше он ему, скорее всего, не понадобится) и потянулся. Но жене он так ничего и не ответил. Нат изучил каюту, а потом лег у порога, положив на лапы задумчивою морду. Вот уж кому хорошо повсюду, так это псу Нату. Лишь бы хозяева были рядом. А дальше — хоть лети весь мир к морозам и вьюгам.
— Все решено, все сделано! — засмеялся Ал. — Мы с тобою молоды, мы никогда не состаримся! В наших жилах — лава, а не вода. Разве не повод мчать вперед, Танрэй?! Пусть прошлое не разъедает наши сердца! Война и зима — в прошлом. Очнись, пойми, прими!
Танрэй подняла голову и посмотрела на него. В каюте сделалось еще жарче. Глаза Ала сияли. Они, кажется, поменялись ролями: прежде заводилой была она.
— Идем! — воскликнул он. — Идем на палубу! Сейчас вернется Тессетен — и мы отплываем.