Душехранитель

Гомонов Сергей

— Почему ты не забрал меня с собой? — вырвался у нее вопрос, на который у нее не было ответа. — Тогда?

Он чуть-чуть сжал губы, чтобы в следующее мгновение растянуть их в улыбке:

— Да потому что тогда ты не пошла бы со мной. Вот и все.

Сетен легко освободил Танрэй от платья, и оно заструилось к ногам царицы. Коснулся ее почти по-девичьи упругой груди. Поднял женщину на руки и опустил на полускрытое под балдахином ложе.

И не было такой ласки, которой он пожалел бы для нее в эту ночь. Забыв обо всем на свете, царица

кричала, извивалась в сладостных конвульсиях и все время просила, молила, требовала длить, не прекращать этот дивный танец начала времен.

— Ал! — прошептала она, открывая глаза и видя перед собой человека, которого показал ей когда-то давно кулаптр Паском; и он не был тем наваждением, которое случилось в празднование Теснауто. — Когда же ты вернешься, Ал?

— Когда ты вспомнишь…

Она лежала неподвижно, разглядывала расшитый золотыми нитками узор багрового балдахина. Тессетен привстал на локте и, едва касаясь, провел пальцем по ее золотистой коже — от яремной впадинки до пупка:

— Тогда ты не пошла бы со мной, мой солнечный зайчик… — проговорил он. — А пойдешь ли сейчас?

— Да.

Танрэй даже не задумалась. Она одним гибким движением перевернулась на живот и повторила:

— Да! Да!

Сетен рассмеялся:

— Что решило, сестренка: десять лет или одна ночь?

— Ты.

— А тебе не кажется, что дорога моя может быть не из легких, что ты царствуешь в этой стране по праву, заслуженному тобой? Что, в конце концов, я ничего не смогу дать твоему Коорэ… Мы взрослые, и нам не привыкать к лишениям, но сын твой еще мал…

— Сетен, когда мы все были вместе, всё получалось у нас, и не было мучений. Ты ведь помнишь те времена? Если мы будем вместе с тобой, то снова что-нибудь придумаем, верно? И ты, и я, и Коорэ, которого ты скоро увидишь. Он не так уж мал, почти совсем взрослый, и мне больно видеть, что родной отец не хочет подпускать его к себе так близко, как следовало бы подпустить мальчишку этих лет… — Танрэй, сама того не замечая, поглаживала пальцами позеленевший от времени узор украшения на его правой руке — браслета Ормоны.

— А ведь твое сердечко так и осталось сделанным из солнышка, Танрэй! — Сетен поцеловал ее. — Разве в силах омрачить его несколько пятен? Как не в силах они изменить и лик Саэто, так не в силах они испортить тебя — истинную… Кстати, если ты еще не забыла… Ведь в этот день, а он вот-вот наступит, в наших краях праздновали Восход Саэто. Сегодня он вступает в равные права с Селенио.

— Да, да… У нас было еще очень холодно в Восход Саэто, повсюду лежали сугробы… Не могу поверить, что все это было со мной…

Он перебил:

— «Взойди, Саэто прекрасный, и пусть с сегодняшнего дня время Науто становится все короче!» Помнишь?

— Конечно, помню…

— А я вот ни разу не видел тебя во время этого праздника… Жаль. Иногда какие-то незатейливые события торопишь, пропускаешь. А в такие моменты, как сейчас, сожалеешь: «Ну почему? Почему не остановился, не оглянулся, не насладился сполна?..»

И что ты делаешь? Можно узнать? М?

Она засмеялась и поиграла бровью:

— Так наслаждайся сполна, чтобы в будущие моменты не сожалеть об этих…

Тессетен фыркнул, но не выдержал и опрокинул ее на постель, подпев:

— «И отныне будет в жизни все прекрасно!»

— Ты не изменился! Прекрати!

— Кажется, первой начала ты!

— Но я не дурачи…

— Дурачилась-дурачилась!

Они соединили руки, сплетшись пальцами.

— Я схожу с ума, когда ты стонешь…

— Оу, сестренка, ты потрясающе бесстыдна! Скажи еще что-нибудь в том же духе, и я буду стонать так, как тебе заблагорассудится…

Она тихо зашептала ему на ухо самое нежное, что могло прийти ей в голову.

И, безмятежная, испитая по капле, Танрэй так и не встретила Восход Саэто. Она заснула в объятиях, лучше которых не знала в своей жизни. А Сетен, приподнявшись на подушке, неотрывно глядел на светлеющее за окном небо. Вот оно приняло цвет лепестков сирени, вот в него ворвался знойный румянец пурпура… Сверкнули первые лучи. Тессетен молчал, плотно сжав губы и нахмурившись. Рука замерла в пламенных волосах любимой женщины, доверчиво прижавшейся к его груди. Ничего не выражал взгляд его опустошенных серо-голубых глаз, и лишь черные зрачки пульсировали в радужках, становясь то шире, то уже…

* * *

Горячие лучи разбудили Танрэй в разбросанной постели. Томная щекотка в чреслах напомнила обо всем, что было ночью, а испарина, покрывавшая золотистую кожу, не позволила усомниться в реальности нового дня. Танрэй потянулась, ощущая, что силы вернулись к ней сторицей, и снова поняла, насколько теперь счастлива. Ведь стоило лишь решиться оставить все и уйти в неизведанную жизнь…

Она резко подскочила. Да, Сетена рядом уже не было! А ей нужно было сказать, что…

Танрэй подошла к ярко освещенному окну, с улыбкой провела руками по заспанным глазам, снова потянулась и ощутила себя совсем юной. Точно так же было и тогда. Так да не так… На сей раз нет ни малейшего сомнения.

— Взойди, Саэто прекрасный, и пусть с сегодняшнего дня время Науто становится все короче! — прокричала она в побелевшие от зноя небеса. — Хэтта! Хэтта! Иди ко мне!

Служанка с готовностью вбежала и поклонилась.

— Приготовь мне ванну, Хэтта, приготовь наряд для поездки в храм.

— Ох, атме! Вы заколдовали себя? — изумленно спросила Хэтта и жестом очертила собственное лицо.

Танрэй расхохоталась:

— Самым древним и дивным колдовством, мой друг! Но поторопись, я не хочу опоздать. И позови сюда Коорэ.

Мальчик нерешительно вошел на материнскую половину. Он редко бывал здесь в последние годы. Танрэй залюбовалась его лицом:

— Скоро, скоро, мое сердечко, все будет иначе! — от избытка нежности она обняла удивленного Коорэ. — Сегодня я хочу, чтобы был праздник. Ты знаешь, что на нашей родине был праздник Восхода Саэто? Я хочу, чтобы сегодня все веселились.