Душехранитель

Гомонов Сергей

Он не мог произнести вслух, как любит ее. Отец запрещал такие слова, считая, что это неприлично и чересчур пафосно. И мальчик лишь тесно прижался к груди матери.

* * *

Город веселился. Правительницу не узнавали: она затмевала собой Саэто, которому был посвящен неожиданный праздник.

— Иди и познакомься, — шепнула Танрэй сыну, указывая глазами на одного из нищих. — Это старый друг твоего отца… и мой.

Коорэ с удивлением взглянул на нее, однако же подчинился. Танрэй не приближалась ни к Сетену, ни к его спутникам, да и Тессетен вел себя так, словно ничего не произошло. Никто ни о чем не догадывался,

кроме, возможно, Хэтты, но преданная подруга, конечно, будет молчать. И скрывать осталось недолго: Танрэй решила, что тотчас, как вернется Ал, она сообщит ему о своем уходе. Нужно лишь сначала отослать из города бродячих артистов, дабы гнев царя не обрушился на них. Если, конечно, этому гневу суждено быть. Ал содержит хоть и небольшую, но достаточно хорошо обученную армию, а потому может наказать обидчиков сполна — и за прошлое, и за настоящее. А обманывать мужа и кривить душой женщине не хотелось.

— Оу! Да неужели ты и есть сердечко-Коорэ?! — воскликнул Тессетен, отдавая «рогатый» инструмент своему спутнику, Фирэ. — Так поди сюда, дай взглянуть на твои мускулы! Ого!

Фирэ угрюмо смотрел на мужчину и мальчика, медленно перебирая струны.

Сетен усадил сына Танрэй себе на колени и стал тихонько бормотать что-то ему на ухо. Коорэ поначалу отстранялся, в недоумении поглядывая на чужака, но вскоре начал улыбаться. Танрэй никогда не слышала, как заливисто умеет хохотать ее сын, а теперь он хохотал и болтал с гостем.

— Давай споем, юный Коорэ! Давай, давай споем! — Сетен похлопал мальчика по спине и подмигнул Фирэ. — Нашу.

Нищие сняли со своих мулов, одолеваемых мухами и слепнями, прицепленные к попонам чехлы с различными музыкальными инструментами. И впервые народ Тизэ услышал их всех.

— Эта песня о двух братьях и человеке, спрятавшем свое лицо, — сказал Сетен. — Песня на чужеземном наречии, я потом переведу ее для вас…

Танрэй слушала непонятные слова неизвестного языка. Он был некрасив, этот язык, но музыка скрывала его грубость.

А затем Сетен рассказал, о чем он спел. Два морехода, два брата попали в жестокий шторм. Их лодка утонула, да и они сами едва не пошли ко дну. Их привел в свой дом странник, скрывающий свое лицо под широкополой шляпой. Братья прожили у него до весны, но так и не узнали, кто он таков. А весной они сделали лодку и решили возвращаться домой. И тогда странник сказал младшему брату, что быть ему смелым вождем. Юноша истолковал это предсказание по-своему, ведь вождем в семье может стать лишь старший брат. Он поторопился, утопив соперника в море, а затем пошел в родное селение, где сообщил, что старший брат погиб. И вскоре стал он вождем, как и предрекал незнакомец. Много лет спустя у него родился сын. Мучимый угрызениями совести, вождь назвал его по имени предательски убитого брата. А затем вновь появился в его жизни тот незнакомец, но забыл о нем вождь, не узнал, велел схватить и выведать, кто он таков. Долго терпел пленник всевозможные издевательства, пока не появился в доме сын вождя, названный именем убитого дяди. Он бросился на обидчиков и прогнал их всех до одного. Напоил-накормил гостя. Тогда тот позволил всем увидеть свое лицо. В ужасе узнали люди Верховное Божество. И рассказало Божество о прошлом, о настоящем и о будущем. Когда вождь понял, что же он натворил, то хотел броситься к гостю и вымолить у него прощение. Но с его колен соскользнул меч, упал рукоятью вниз, а пьяный вождь споткнулся и рухнул грудью на острие. Сын вождя, познавший мудрость Божества, сам стал вождем и передал эту легенду потомкам. Ибо память живет дольше смертных людей, дольше кованого оружия, дольше золота и серебра, зарытого в землю.

Задумалась, мрачнея все сильнее, Танрэй. С каждым словом Сетена тревожнее становилось у нее на сердце. Она в задумчивости смотрела на озаренную

солнцем скалу, из которой ученики Кронрэя высекали Белого Зверя Пустыни в память о Паскоме. Вместе с ними работал и ее сын, уже, конечно, забывший старого кулаптра. Но Коорэ имел склонность к созиданию, и Кронрэй хвалил его. Теперь же неоконченная статуя вызывала у Танрэй страх. Может быть, оттого, что прямо за нею, на горизонте, собирались кучевые облака, темнея и превращаясь в тучи. И снова закралось сомнение в душу правительницы: не ошиблась ли она этой ночью? Не дала ли волю сердцу там, где нужен был разум? Что-то пугающее было и в самом Сетене, и в его песне. Но что? Что?

И уже когда Коорэ спал, она пришла в его покои. Раскрыв окно, взглянула в черное предгрозовое небо:

— Соберитесь с Коорэ и поезжайте на запад, в бухту Бытия, где живет Зэйтори, — полушепотом обратилась Танрэй к Хэтте. — Скажешь, что я приказала отвезти вас через океан на Олумэаро. Мы приедем к вам через два-три цикла Селенио. Передашь Зейтори, где вы остановились.

— Слушаюсь, атме.

Хэтта убежала собирать вещи, а Танрэй, подняв полог, вошла к сыну. Может быть, она ошибается. Было бы очень хорошо, ошибайся она. Тогда в означенное время они с Сетеном приедут на соседний континент и заберут с собой Коорэ. Или останутся там, ведь ничто не держит на восточных материках ни Танрэй, ни любимого ею человека.

Ей показалось, что Коорэ не спит, а просто притворяется. Она потрясла его за плечо. Так и было: глаза мальчика были заплаканы.

— Что с тобой?

— Я все понял, мама. Ты чего-то боишься. Я не хочу уезжать, я хочу остаться с тобой.

— Мы увидимся.

— Нет. Я знаю, что если я сейчас уеду, мы не увидимся никогда.

— Откуда такие мысли?

— Я знаю, — уверенно ответил он, и слезы снова потекли из его глаз. Мальчик стыдливо отер их коротким жестом и отвернулся. — Я не поеду.

— Поедешь. Ты должен слушаться!

— Тогда и ты тоже поезжай со мной!

— Я должна поговорить с твоим отцом, а он пока в отъезде.

— Я подожду.

— Не слишком ли вы самоуверенны, атме Коорэ?! — Танрэй попыталась перевести все в шутку, но он не поддался на приманку. — Нет, сердечко, нет. Ты уедешь с Хэттой. Прямо сегодня ночью. Сейчас подадут колесницу — и вы уедете.

И вдруг он тихо-тихо заговорил:

— Я вернусь сюда, и мы с Кронрэем завершим Белого Зверя Пустыни, он станет охранять Тизэ и напоминать вам, кто вы такие. Мы сделаем так, что он простоит вечность… Я буду оставлять для вас знаки везде, где только смогу, и вы меня найдете. Вы с папой. Я тоже стану искать вас… Ты не бросишь меня. Не бросишь…

— Да, мой птенчик, да, сердечко мое! Всё так!

* * *

Едва успев сойти с колесницы, Ал, глядя не на слуг, а на тучи, отдал короткий приказ:

— Этого бродягу, Тессетена, привести ко мне!

Два охранника тотчас удалились, а правитель вошел в свой дворец.

Через четверть часа солдаты привели Хромоногого, как его прозвали горожане. Он стоял между конвоирами, и рядом с его мощной широкоплечей фигурой эти два далеко не хрупких мужчины казались юнцами.

— Покиньте нас.

Стражники в поклоне отступили и оставили их вдвоем.

— Садись, Сетен.

— Не хочу, — разлепив запекшиеся губы, спокойно ответил тот.

— Я хочу!

— Так садись!

— Ну что ж… — Ал покусал губы и сложил руки на груди. — Что тебе здесь нужно, Тессетен? Ты получил то, что заслуживал.

Глухо зарокотал первый гром.

— Да. Надеюсь… — согласился Сетен.

— Так расскажи мне, как ты, со своими знаниями, опытом, коварным обаянием, наконец — как ты докатился до этого?