Душехранитель
Шрифт:
Сердце его кольнула жалость.
— Я уже сказала ей, что нельзя так перетягиваться, как она перетягивается поясом джинсов. Вредно это, понимаете? Думала, вы знаете…
Николай возвел глаза на поднявшуюся с места Эльмиру:
— Скажите, а аборт — уже поздно?
Женщина удивилась и, кажется, немного возмутилась:
— На ее-то сроке? Не только поздно — противозаконно. Вы что, действительно хотите избавиться от малыша?
Гроссман едва не выругался. Нет, он просто счастлив. Это как раз ко времени — то, что доктор прописал! Наверное, это самый экстремальный
— Так что делать? — выпалил он, вскидывая в вопросе руку.
— Я не могу влиять на вас. Существуют досрочные роды. Это ужасно, скажу честно. Другой вопрос: действительно ли вы хотите, чтобы она поправилась?
Николай даже не стал отвечать.
— Тогда рекомендую все оставить как есть. Во время родов женщина переживает шок, который, может быть, для вашей жены окажется благотворным.
— Лучше уж пусть молчит… Кого она родит после всего, что произошло? — она просто хватался за голову.
— Насчет «кого родит» — это не в нашем с вами ведении, Николай. Не раз видела абсолютно здоровых, ведущих спортивный образ жизни родителей, которые мучаются со своим умственно отсталым ребенком. И наоборот, у потомственных алкоголиков подчас рождаются вундеркинды. Пути аллаха неисповедимы. Но мы подошли к вопросу: «Что у вас произошло?» Не зная ответа, я не смогу лечить. Что случилось?
— Мы… как бы так выразиться?.. в бегах. Нам грозит серьезная опасность. Этого достаточно?
Эльмира махнула рукой:
— Достаточно. Я не стану спрашивать, почему вы не обратитесь в милицию и так далее. Я не имею права вмешиваться в это, а вы производите впечатление рассудочного человека. Скажу, что узнала я при общении с вашей женой. Ее отсекли от прежнего «покровителя». Теперь она свободна, но эта свобода далась ей тяжким трудом, большой кровью. Ее теперь никто и ничто не защищает, кроме, разве что, вашего малыша. В нем я ощутила силу. Кстати, это мальчик. Так вот, теперь она растеряна. Она не знает, куда сделать следующий шаг…
Николай слушал всю эту эзотерическую абракадабру вполуха, сам же ужасался перспективе, которая открывалась перед ними. Ладно еще бегать и скрываться вдвоем. Все же взрослые люди. Но с ребенком… Да еще и неизвестно, чей он. Одно дело — Сашин, так это почти свой, родной (по мере раздумий Николай вдруг с удивлением обнаружил, что чувствует именно так). А другое дело — если это выродок того отморозка. Яблоко от яблони… Вот уж счастья привалило — греби лопатой…
— Я поговорю с женой, — Гроссман поднялся. — Я поговорю и позвоню вам.
Эльмира кивнула и поджала узкие губы:
— Конечно, в идеале я посоветовала бы стационар. Но смотрите сами. Если ситуация настолько серьезна — я не могу вмешиваться… Только пожалуйста: взвесьте все «за» и «против»!
— Можете не сомневаться.
Николай помог Ренате спуститься
Они почти бегом миновали парк, какие-то каменные развалины. Наконец Гроссман остановился неподалеку от одного из мушараби [24] и перевел дух. Люди спешили по своим делам и не обращали внимания на заполошную парочку. Зимние горы мрачными серыми массивами нависали над городом.
24
Мушараби — бахчисарайские, средневекового вида домики с балконами
— Ты что, не могла мне хоть как-то дать понять?
Рената затравленно посмотрела на него. Николаю захотелось взвыть и что-нибудь расколотить. Он и любил ее сейчас, и ненавидел. Это была невероятная, адская смесь чувств.
— Ты нарочно скрывала, что беременна? Рената, а если это от того ублюдка?
Она опустила глаза.
— Ладонька, ну как же так, а? Ты ведь понимаешь, что теперь нам вообще не будет жизни? Давай мы что-нибудь сделаем? Я отвезу тебя к хорошим врачам…
На мгновение в ее глазах сверкнули слезы, а потом она закрылась и неприступно взглянула на него.
— Это неразумно. И жестоко. В первую очередь — по отношению к нему, — Гроссман указал на ее живот, еще никак не проступавший под одеждой. — Подумай сама. Ну учись хоть как-то общаться, я тебя умоляю! Пиши мне, учи язык глухонемых, в конце концов! Это уже невозможно!
Рената порывисто присела, схватила камень и выскоблила на асфальте: «Брось меня!»
— Вот дурища! — Николай поднял ее, схватил за руку, поволок на автобусную остановку.
Он уже понял, что она будет стоять на своем. Бросить ее? Да кем он будет после этого? Ладно бы ему было на нее наплевать, а так…
Они завернули в магазин, где Николай купил ей более удобную и свободную одежду — просто так, «навскидку», без примерки. Пусть. Раз она так решила и раз это может впоследствии пойти ей на пользу — пусть остается. Надо думать. Кстати, а вдруг их уже оставили в покое? По крайней мере, преследования Николай не замечал.
Они снимали квартиру в маленькой пятиэтажке райончика, где вперемежку ютились здания всевозможных культур и времен. «Ссыпанный» в ущелье Бахчисарай всегда славился бестолковостью своей застройки.
Явившись домой, Николай тут же заставил Ренату переодеться. Она покорилась. Увидев ее в другой одежде, он сжал зубы: сколько же ей пришлось терпеть! Ну не дурочка ли? Ну не дурочка? Ни себя не жалела, ни маленького!
— Иди сюда и послушай!
Рената хотела сесть на табуретку, но Гроссман усадил ее к себе на колени:
— Слушай. Теперь, в связи с этим, нам просто придется ехать в Одессу. Понимаешь меня? К моей маме.
Она кивнула.
— И еще. Я тебя очень прошу, просто заклинаю: делись своими проблемами со мной! Пиши мне, я не знаю…