Душехранитель
Шрифт:
— Нет.
Влад поднялся и пошел в коридор. Денис с некоторой завистью посмотрел вслед брату. Еще бы — атлетическая фигура, идеально сформировавшееся тело, под загорелой кожей перекатываются красивые мышцы. Коли не сутулился бы время от времени, так и глаз не оторвешь. Ромальцев-младший всегда немного стеснялся своей угловатости и бесцветности. Владьке досталось все самое лучшее: внешность от матери, некогда красавицы, ее безраздельная любовь, отцовская фирма… А Денис все решил начинать с нуля. Это трудно, это закаляет, но… Все равно чуть-чуть завидно. Но как этим всем распоряжается сам Влад — уму непостижимо.
Влад вытащил из ниши в коридоре
— Помнишь, как мы из-за нее ругались? — засмеялся Денис, получив столь вожделенное сокровище, и открыл крышку.
Изнутри на него дохнуло Детством. Папиным гаражом, всевозможными тряпочками и рогожами, бензином, масляной отработкой, лаком… Забытым и добрым Детством…
— Спасибо, Владище! Век не забуду! А тебе не…
Трель звонка перебила его на полуслове. Брат взял трубку.
Звонила манекенщица Зоя, та самая восемнадцатилетняя «телка», от которой неимоверно устал Влад.
— Привет, заяц!
— Привет, — буркнул он.
Ее звонок был не к месту и не ко времени.
— Хочу тебе сказать, что завтра мы встретиться уже не сможем. И к твоему мамульхену на день рождения я приехать не смогу. Мы едем в Москву, на Неделю Моды. Представляешь, я буду демонстрировать одежду из коллекции Швельдгауба! Неожиданно выяснилось, что мы тоже попали в группу…
— Удачного подиума.
— Ну, не обижайся, заяц! Все тип-топ! За это знаешь какие бабки отвалят! Закачаешься!
Денис, сообразив, что он здесь лишний, встал с кровати и, коснувшись ладонями братниных плеч, шепнул:
— Пошел я спать.
Влад молча кивнул всем туловищем. Зойка продолжала щебетать.
Ромальцева всегда интересовало: беспокоит ли ее что-нибудь, кроме «кутюр», «гламур» и «лямур». Ему казалось, что нет. Но блондинка Зоя была божественно красива, и терять такую спутницу «для выходов» он пока не собирался. Десять лет возрастной разницы играли большую роль. Иногда он просто не понимал ее высказываний, частенько и Зойка обзывала его занудой, старпером и Климом Самгиным. Последнее определение она услышала от Дмитрия: вряд ли сама была знакома с книгой и главным героем романа пролетарского писателя.
— …А еще я, сказали, буду изображать ведьму… Ну, у Швельдгауба специфический такой креатив… Потом, кажется, будет что-то совсем прозрачное… И — самое главное! Ни за что не угадаешь! Давай, с третьего раза! Ну?
— Ну? — Влад вообще не понимал, о чем она говорит, но переспрашивать и уточнять не хотелось.
— Угадывай!
— Не знаю!
— Я буду в Платье Невесты! Это главная роль в показе! Завершающий выход! Представляешь?
— С ума сойти. Главное — не давай им надеть на себя саван, киска, какой бы креатив там ни был…
— Почему же?
— Во-первых, примета плохая, а во-вторых, в саване карманов нет. Всё, я понял: завтра тебя не будет. Пока. Целую. Спокойной ночи!
Разумеется, дурочка ничего не поняла. Ну и черт с нею.
Влад сдернул покрывало и лег.
— Жизни во мне нет… — пробормотал он, пряча голову под подушку. — А откуда ей взяться?.. На черта все надо? Саваны шьют без карманов, с собой ничего не заберешь…
СПУСТЯ ДВЕ НЕДЕЛИ...
Мадам Гроссман застыла в оцепенении посреди прихожей. Громадный черный кот-долгожитель по кличке Проша (прежде Николай называл его,
— Вей з мир [26] ! — оперным контральто воскликнула Роза Давидовна, а была она женщиной видной, солидной, густобровой, хмурой, потому и ее вопль воспринимался скорее как угроза, нежели как приветствие. Но это было именно приветствием. — Наше вам с кисточкой!
— Привет, мама…
Николай приобнял жену за плечи и подтолкнул вперед. Мадам Гроссман хлопнула себя по бедрам:
— Таки чуял мой тухес, шо эти малахольные имеют себе геморрой во всю голову! Где ви едете такие замурзанные, да ще и в самый Шабат [27] ?!
26
Вей з мир! — одесское восклицание, примерное значение — «Боже мой!» (искаж. идиш).
27
Шабат (или Шабес) — праздник субботы, который отмечают и в Одессе.
Прохиндей потянулся, тряхнул хвостом и, выразив таким образом свое полнейшее презрение, гордо удалился.
— Не царапай мне глаза, Роза, — почти простонал Николай. — Лучше прими у нас бебихи [28] и уложи ее спать…
— От це! — изумилась мадам Гроссман, беря у него из рук полупустую сумку. — Ше такое?! Вы шо, с этой торбочкой тынялись по всем поездам?
Рената, еще более маленькая рядом с величественной Розой Давидовной, привалилась плечом к стене. Хозяйка озадаченно посмотрела на невестку:
28
Бебихи — вещи (одесск.)
— Скинь лапсердак и бежи тудою, в комнату!
Николай, согнувшись над женой (изумленная мать занимала собой почти весь коридор, но отступить не догадалась: наверное, впервые в своей жизни она, коренная одесситка, оказалась в полной растерянности), помог Ренате расстегнуть дубленку. Бледные губы молодой женщины беззвучно шевельнулись.
— Ой-вей! — всплеснула руками Роза Давидовна. — Ты привез ее мене на штымповку? — и тут же подхватила Ренату под руку. — Люба моя дорогая! Нивроку [29] — тьфу-тьфу-тьфу на тебя! — (постучала по косяку). — Коля, шоб ты сдох, ты мог позвонить и сказать? Вас бы встретил Сева!
29
Нивроку — примерное значение «Чтоб не сглазить!»
— Потом! — отмахнулся он, раздеваясь. — Все потом, мама!
— Таки иди и разложи «вертолет», или мне одной чикаться с твоей лялей?! У ней щас будет паморок, и шо я буду с нею делать?
Николай раскрыл диван-«книжку» в маленькой комнате.
— Слушай сюда: простыни в шифоньере. Стели бегом!
И, ворча между делом что-то вроде: «Ой, эти мене дети — так шоб у мене была такая жизнь — вырванные годы!» — она принялась снимать с невестки остальную одежду. Потом сообразила, что ей мешает болтающаяся на руке сумка, освободилась, а Рената в это время упала в кресло.