Душехранитель
Шрифт:
— Опа! А оно у тебя есть, полцарства? — съехидничал бывший муж.
— Саша, у нас работает катапульта?
Придерживая руль, Саша с усмешкой посмотрел на препирающихся супругов:
— Если говорить простым разумным языком, тут действуют генетические аспекты, превращающие интерпсихические отношения в интрапсихические, после чего происходит опосредование выбора и сублимация процесса интериоризации на примере образов и символов…
Рената приоткрыла рот:
— Саш, а можно узнать: с кем ты сейчас разговаривал?
Гроссман подхватил идею:
— Шура пытался сказать тебе, что это у тебя самый банальный подростковый кризис — прыщики, недовольство собой, комплекс «мои
— Не совсем, — возразил Саша. — Я хотел сказать тебе, — он взглянул на отражение Ника в зеркале заднего вида, — что люди трезвого рассудка всегда стремятся разговаривать с душой и телом на таком вот «языке»…
Николай парировал знаменитой фразой Декарта:
— Мыслю — следовательно, существую.
— Существуешь или живешь?
Николай помрачнел и примолк. Девушка усмехнулась:
— Да ну вас обоих! Лучше уж я магнитофон включу, может, хоть там чего доброго скажут… Надеюсь, никто не против? — и, заручившись молчаливым согласием спутников, Рената стала переключать радиоканалы, заполненные «белым шумом». — Кажется, пусто… Жаль… — но вдруг она поймала волну, на которой звучала песня, и оживилась: — Боже! Это Розенбаум! Папа так любил его слушать… Какой голос!
…А душа — она бы рада Возвратиться, да никак: Заколочен дом, как надо, И закрыт на два замка… И она могла бы, в общем, В щель под дверью проскочить, Только гордые не ропщут И не жгут чужой свечи, И не жгут чужой свечи… Ведь нет у одиночества Имени и отчества, Ну, а мне в плечо твое Так уткнуться хочется…Рената прикрыла глаза. Читала она где-то о том, что, когда ищешь ответ на беспокоящий тебя вопрос, он приходит неожиданно, извне: из строчек в книге, из песен, из услышанной на улице реплики постороннего человека. Почему так повелось — неизвестно. Американцы называют это явление «ангел из библиотеки». Вот и теперь девушке показалось, что она как никогда близка к разгадке, что «ангел» уже осенил ее своим крылом, однако присутствие Гроссмана действовало ей на нервы и мешало сосредоточиться.
Рената была против настойчивого желания экс-мужа сопровождать их в опасном путешествии. Самое странное, что Саша принял Николая и убедил девушку смириться с присутствием третьего. Хотя нет. Самое странное заключалось вовсе не в этом. Телохранитель держался с Гроссманом так, словно они были уже сто лет знакомы. Девушка замечала: Саша знает все его слабые и сильные стороны. В точности так же он знал сильные и слабые стороны самой Ренаты, а потому она не удивлялась. Но то, что Ник на подсознательном уровне тоже поймет и примет своего соперника, девушка не ожидала. Саша и Николай вели себя скорее как старые друзья, и женская интуиция Ренаты подсказывала: это вовсе не затишье перед грядущей бурей, это что-то совсем иное, качественно иное. Они оба подначивали друг друга, но было это беззлобно, как шутливая игра между собакой и ее хозяином. Саша временами даже спорил с Гроссманом, что
— Скоро будет Тула… — сообщил Саша. — Ты будешь звонить Иванченко, Рената?
— Да. Хотя мне и неудобно навязываться…
— Неудобно шубу в трусы заправлять! — снова вмешался Гроссман. — Я таки не прочь отдохнуть с дороги…
Девушка вздохнула:
— У меня теплится слабая надежда, что дядя Толя может что-нибудь знать о…
— Забудь! — отмахнулся Николай. — Ничего он не может знать! Это нереально.
— Умеешь ты утешить, Гроссман…
— А то! Обращайся, если что…
Николай острил, однако шутки его получались саркастическими, и молодой человек ничего не мог с собой поделать. Ситуация у них сложилась патовая. Он чувствовал себя в роли некой «собаки на сене», как в пословице: «Ни себе, ни людям». И невозмутимость Саши не могла его обмануть. Кто-то из них был третьим лишним. Гроссман знал, что телохранитель в любом случае сможет сгладить острые углы и не допустить конфликтов, и это, если говорить по совести, Ника раздражало.
Прежде Гроссману было незнакомо чувство ревности. Ревновали обычно его, он являлся для всех своих женщин светом в окошке. Даже уход жены был (в его понимании) показателем слабости. Ее слабости. Она хлопнула дверью, унося в сердце любовь к нему, пусть и омраченную бесконечными изменами. Его изменами. И Ник был уверен: рано или поздно она вернется. Перебесится и вернется. А вот теперь у Ренаты появился некто, занявший ее душу целиком, и места бывшему супругу здесь уже не было. В каждом движении бывшей жены и ее… гм… телохранителя, в каждом их взгляде чувствовалось то, что Николай когда-то не смог дать ей. Не мимолетное увлечение, а что-то, не поддающееся контролю рассудка. Не страсть. Не месть. А он-то надеялся…
О чем думал Саша, было непонятно. Он препоручил Гроссману обязанность размышлять, рассуждать и рассчитывать, а сам контролировал события как бы со стороны. Если Гроссман решал, что поступить нужно так, а не иначе, телохранитель беспрекословно подчинялся. Но стоило малейшему сомнению закрасться в голову Николая, Саша тут же угадывал его нерешительность (каким образом он делал это — анализу не подлежало) и провоцировал беседу. В процессе разговора завязывался спор, приводящий, как это ни странно, к незаметной корректировке первоначальных замыслов Ника. Именно такой исход и удивлял Ренату, готовую к любым инцидентам. Девушка терялась и недоумевала: по логике вещей, эти двое должны были ссориться — из-за нее. Но вместо этого они действовали как единый слаженный механизм, обоюдно. С одной стороны — чудесно: стало гораздо легче и проще. С другой — слегка настораживало…
…Лес поредел. Дорога слегка вильнула, и в туманной дымке вдалеке показался город…
Раечка Мезудина вышла из лифта первой. Фобосов последовал за своей «утешительницей».
Мезудина первой заметила, что дверь в квартиру не заперта.
— Снова у тебя гости… — проворчала женщина. — Я поехала. Надоело мне это до делов…
Она развернулась, но Михаил удержал ее.
— Стоп.! Никаких гостей. Не должно. Быть.!
— Может, ментов вызвать? — Раиса попятилась и понизила голос до шепота.
Фобосов тоже не решался войти и мялся у порога. Тут раскрылась дверь. На пороге стоял Саша:
— А… это вы… — бесцветно проговорил он, медленно извлекая руку из кармана черного плаща (весьма дорогого, подметил журналист). — Привет, — и посторонился в дверях.
— О! Здорово.! Ну. Ты жук.! — Михаил поправил очки, коротким жестом толкнув их в перемычку на носу. — А ты. Почему. Не уехал?
— Куда? — заинтересовался Саша.
— Ну… куда. Вы. Там. Собирались.? — «печатал» Фобосов. — Откуда. Мне. Знать.?