Душеспасительная беседа
Шрифт:
Лена бросилась к своим комсомольцам. Ребята сели в автомашину и помчались к остановке автобуса на Новокузнецк. Гуров и Таня стояли там в очереди. Комсомольцы отняли Таню у Гурова. Гуров кричал и грозил ребятам милицией и судом, те называли его изувером и тунеядцем. Пошли в милицию — там сказали, что в это дело милиция вмешиваться не станет, и Гуров покинул Антоновку.
Я спрашиваю у Лены:
— А вам не жалко было отца, когда он сидел у вас в комнате и плакал?
— Конечно, жалко было! — говорит Лена, не глядя на меня. Но вот она поднимает голову, и я
Саша молча кивает головой.
Я прощаюсь с Леной и Сашей. На улице Витя говорит мне:
— Ну вот, теперь вы все узнали про девушку, порвавшую с семьей и бежавшую на стройку семилетки?
— Да, но теперь надо ехать в Салаир, Витя! Вы поедете со мной?
Витин рот растягивается до ушей в счастливой улыбке.
— Я так боялся, что вы не скажете этой фразы. Конечно, поеду!
Итак — в Салаир!
После долгих совещаний со старожилами, расспросов и изучения карты решено было взять в Новокузнецке такси и повторить маршрут антоновских комсомольцев, но ехать не прямо в Салаир, а в Гурьевск. Я рассчитывал, что в Гурьевском горкоме партии мне помогут добраться до Салаира, чтобы встретиться там с Иваном Петровичем Гуровым.
Предусмотрительный Витя явился ко мне в гостиницу рано утром. Он был в резиновых сапогах и с двустволкой на ремне. Вторая пара сапог — кожаных — лежала у него в рюкзаке и предназначалась для меня.
В назначенный час к подъезду гостиницы подкатила голубая «Волга». Водитель — низкорослый, рыжелицый, остроносый, с крупными веснушками на лбу и щеках — сказал, что зовут его Лешей, что сам он саратовский и что дорогу знает, но только до Белова, дальше не ездил. Он нам понравился своей шоферской расторопностью и тем, что «Волга» его вся сверкала и сияла; видно было, что Леша любовно ухаживает за своей «голубой красавицей».
Мы выехали за город и по хорошему, хотя и узкому, асфальту помчались на Прокопьевск — столицу кузнецких шахтеров.
Кругом лежала степь, местами ровная и гладкая, как стол, местами чуть холмистая и светло-зеленая, словно старинный выцветший гобелен. Одинокие деревья и маленькие рощицы, не щедро разбросанные среди степи, придавали пейзажу своеобразную прелесть.
По мере приближения к Прокопьевску места стали лесистее, живописнее.
Прокопьевск мы проехали не останавливаясь, но из окна машины он произвел хорошее впечатление: большие дома, чистые, оживленные улицы, отличный новый стадион — гордость кузнецких горняков.
Проскочили Киселевск, лежащий в низине, грязноватый. Пошли терриконы, белые шахтерские домики с палисадниками, с кумачовыми лентами на заборах. Посвистывают маневровые паровозики на переездах, дымят заводские трубы, седые козы, привязанные к колышкам, вколоченным в землю, таращат на проезжающие машины свои почти вертикально прорезанные бессмысленные глаза…
…Мчимся на Белово. Пейзаж стал более суровым, более холмистым — это уже
В Белове Леша взял в машину еще одного пассажира, жителя Гурьевска.
— Пускай дорогу показывает! — сказал, подмигнув, наш водитель. — Он тут все досконально знает!
Гурьевский житель, однако, сразу же перепутал повороты, и мы долго колесили по беловским окраинам, пока не выехали к какой-то стройке. Тут Леша оживился.
— Эту стройку-то я знаю! — сказал он весело, обернув ко мне рыжее ухмыляющееся лицо. — Тут такой завод строят, что объявляй хоть каждую неделю воскресник — все беловские, да пожалуй что и прокопьевские мужички сбегутся и будут вкалывать за милую душу!
— Какой же это завод, Леша?
— Пивной! — сказал Леша и провел языком по узким, сухим губам.
…Улицы Гурьевска покрыты не асфальтом, а плотным пепельно-черным шлаком. Здесь добывают многие металлические руды. Профессиональная болезнь, в прошлом страшный бич рабочих таких рудников, как гурьевский, называется силикоз — окаменение легких под воздействием вдыхаемой из месяца в месяц, из года в год рудной пыли. В «доброе старое время» от силикоза гибли тысячи людей. Сейчас в реконструированных шахтах установлена мощная вентиляция, действует продуманная система профилактических лечебных мероприятий, и силикоз можно считать побежденным.
В Гурьевском горкоме партии мы встретили полное сочувствие и понимание. Второй секретарь горкома П. Ф. Еремин, выслушав меня, сказал:
— Я вас свяжу с Тикановым, секретарем горкома комсомола. Он в курсе этих дел. Поедете с ним в Салаир, он вам все покажет и расскажет. — Еремин снял трубку телефона и коротко бросил: — Девушка, горком комсомола мне! И поскорее.
Комсомольский секретарь не заставил себя ждать. Высокий, загорелый, со спортивной выправкой, Валентин Тиканов с полуслова схватил суть нашей просьбы.
— Лену Гурову я знаю, — сказал он просто. — Сам был, можно сказать, действующим лицом в этой истории. План предлагаю такой: прежде всего надо устроить вас в гостиницу на ночевку, потом закусим в рудничной столовой и затем поедем прямо в Салаир — тут всего около пятнадцати километров. Поедем на нашем горкомовском «Москвиче». — Он сделал паузу и добавил с горделивой ноткой в голосе: — Центральный Комитет комсомола премировал наш горком легковой машиной.
В рудничной столовой мы вкусно и сытно поели: яичница-глазунья, оладьи со сметаной, компот и кофе с молоком. Тиканов сел за руль своего премиального «Москвича», и мы двинулись в Салаир.
Природа тут совсем другая и пейзаж иной, чем под Новокузнецком и Прокопьевском. Холмы, сопки, невысокие вершины, поросшие хмуро синеющим вдали лесом. Песчаная, крепкая дорога. По обе стороны ее тоже лес. Скромные белые зонтичные цветочки, которые у нас под Москвой не достигают и четверти метра высоты, тут вымахивают в рост человека. Их трубчатые стволы напоминают экзотический бамбук. Над цветами в лесу кружатся отяжелевшие, словно пьяные, крупные пчелы. А вот и голубая широкая водная гладь. Что это, озеро?