Души прекрасные потёмки
Шрифт:
Мне мама ничего не сказала; только ночами плакала часто и много. Я удивлялся: слёзы для неё – редкость; но она отнекивалась и отмалчивалась. Я случайно подслушал, как она делилась с нашей хозяйкой, тёткой Далилой, – настоящей богатырихой внешне, но очень сентиментальной изнутри.
– Ничего, Марина! – басила она «шёпотом», аж стены гудели. – Ничего! Ты женщина красивая; не то, что я, – скала крымская. Твоё счастье впереди, дай-то Бог только, чтоб война кончилась. Вернёшься домой – и начнёшь новую жизнь, голубка!
Но когда война и в самом
…Нам дали крохотную комнатёнку в коммуналке, почти чулан, невозможно тесный для двоих. Но вскоре я остался в нём один, не прошло и года: маму убило током на работе. Чего она полезла к этому щиту?.. – так и осталось непонятно.
К тому моменту я уже был вполне взрослым восемнадцатилетним парнягой, заканчивающим среднюю школу. Планировал идти работать на завод; обещали неплохой заработок. Но сначала решил всё-таки поискать отца: а вдруг?..
Это, к моему большому удивлению, оказалось совсем не трудно (а мама твердила, что невозможно!..); я нашёл дом, в котором он теперь жил, – не хуже нашего прежнего! – но его самого не застал. Зато поговорил с его новой женой, хорошенькой и заносчивой стервочкой в дорогом халате.
– У нас – маленький ребёнок, вам понятно? – пояснила она злым голосом. – А вы, молодой человек, уже вполне зрелый. Я, конечно, передам мужу, что вы заходили, но не думаю… В его планы не входит встречаться с вашей мамой, поймите!
И тогда я объяснил, что мамы давно нет. А она рассердилась:
– Тем более не надо было приходить сюда! Что за бесцеремонность? Сами, сами решайте свои проблемы, не смейте попрошайничать у нас!!
Я чуть не ударил её. Хотя, признаюсь, доля правды в её словах была. Я ведь и в самом деле рассчитывал на материальную поддержку, а не на отцовскую любовь.
Не знаю, сказала она ему о моём визите или нет, но мы с ним так никогда и не встретились… Я тогда, глядя на молодую избранницу отца, невольно подумал: «А ведь она совсем не похожа на такую бессловесную и безропотную, которая могла бы угодить моему папочке. Чем же она взяла его?..»
А потом, спустя годы, когда жизнь подучила меня как следует, я всё понял и ещё раз восхитился своим родителем.
Ведь война – это война. Первыми сгинули те, кто не умел (или не хотел) подумать в первую очередь о себе. А он – и умел, и хотел.
И в мясорубке этой не был, и жив-здоров остался, да ещё и благополучен. Мы с мамой, наверное, тогда потянули бы его на дно; а новый родственник – влиятельный тесть – оказался спасательным кругом. Прав, выходит, был мой отец. Прав!
…Подоспели выпускные экзамены, и первым было сочинение. Я всегда их писал неплохо, поэтому почти не волновался. Из предложенных тем выбрал Пушкина – это я знал лучше всего – и, довольный собой, наваял приличный текст. Всё в меру, всё как положено; удачно ввернул несколько цитат. Сдал одним из первых,
Вечером в мой «чулан» кто-то тихонько постучался. Было уже довольно поздно, и я чертыхнулся: «Кого это там…» Но, открыв дверь, изумился: на пороге стояла Софья Михайловна, наша учительница литературы. Она быстро приложила палец к губам и прошмыгнула в комнату без приглашения.
– Силин, – зашептала она почти беззвучно, едва я прикрыл за ней дверь. – Беда, Боря.
– О чём вы, Софья Мих… – она моментально зажала мне рот своей потной горячей ладонью.
– Тихо!!! —зашипела яростно. – Сядь!!
Я покорился. Что произошло?..
– Силин, – волновалась она. – Ваша дверь в коридоре, к счастью, была открыта. Меня никто не видел, я надеюсь. Обратно тихо-тихо выведешь меня сам, ладно?.. У тебя нет случайно шляпки с вуалью?.. Мама не носила? Когда-то это было модно… Надо, чтоб меня не узнали, даже если увидят. Понимаешь? – надо!
Она была встревожена не на шутку, и её страх невольно передался и мне.
– Хорошо, – зашептал я в тон ей, еле-еле слышно. – Что случилось?
Она осторожно вынула из сумки какие-то листки, положила на стол.
– Смотри, Боря!
Это было моё сочинение. Ну и что?.. Она ткнула пальцем:
– Читай вот тут.
Я пробежал глазами: «Пока надеждою горим, … мой друг, отчизне посвятим…»
Ну, цитата. И что?
– Читай ещё раз!!! – приказала она.
Я вчитался и охнул: «… мой друг, отчизне посвятим души прекрасные потёмки». Мне стало жутко. Да за такие слова, покажи она их кому-нибудь!.. Я схватился за голову.
– Силин, успокойся! Слышишь, Боря?.. – шептала она мне прямо в ухо. – Никто не видел, никто. Я только. Проверять будем завтра с утра вместе с Анастасией Георгиевной.
…В ушах шумело. Как, как, как я это умудрился написать?! Это виноват Васька Духовный, будь он неладен!!! Твердит, как попугай, по триста раз на день: «Чужая душа – потёмки». На всё у него один ответ, про эти самые потёмки! Это он меня сегодня «дёргал» на экзамене:
– Дай списать!!
Я его, конечно, послал; а он изрёк язвительно: «Чужая душа – потёмки! Друг называется!» А какой я ему друг, идиоту безграмотному?! Не хватало ещё самому завалиться из-за этого недоумка! Он ведь и списывать как следует не умеет; скатает слово в слово, а мне – потом отвечать?!
Разозлился я не на шутку, вот, видно, и написалось: «прекрасные потёмки» вместо «души прекрасные порывы». А тут ещё – про отчизну… В одной связке!!
Я дико глянул на Софью Михайловну: меня могут посадить?.. Господи!..
– Боря, я уже придумала, – она деловито присела рядом. – Замарывать не будем, слишком грязно выйдет. Надо просто переписать этот лист. Сейчас! Я подожду.
Переписывать пришлось много, и мы на всякий случай плотно занавесили тряпками моё маленькое окошко. Мало ли… Пусть с улицы никто не увидит света в час ночи.