Душистый аир
Шрифт:
— Это нам, зовут. — Рамунас подтолкнул локтем Сигитаса. — Идти или нет?
— П-п-постой.
— Эй! — еще громче и сердито закричал немец.
Мальчики приблизились. Мяшкис тихо зарычал, изо рта у него закапала слюна.
Немец что-то спросил у ребят. Рамунас с Сигитасом помялись, пожали плечами и с недоумением поглядели на немца. Тогда тот стал показывать на небо, потом надул щеки и произнес:
— Пуф, пуф… бум, бум…
Сигитас помотал головой и промямлил:
— H-нет, м-мы к-к-коров пасем. М-мы…
Немец снова показал на небо, что-то провыл
Рамунас собрал весь свой запас немецких слов и старательно выговорил:
— Мы не ферштейн, и нихт нету…
Немец осклабился, стал показывать рукой на лес, потом ткнул себя пальцем в грудь, еще что-то спросил, махнул рукой и ушел за остальными, шаркая ботинками.
Мяшкис с лаем кинулся вдогонку.
— Я все понял, нарочно молчал, — сказал Рамунас и вздохнул облегченно.
— Ч-чего им надо?
— Спрашивали, где самолет упал. Пусть побегают, а я не ферштейн, и все!
Сигитас знал, что Рамунас может столковаться по-русски — научился у военнопленных, но то, что его друг и по-немецки кумекает, — это для мальчика оказалось новостью.
А Мяшкис увязался за немцем: бежит, громко лает, оскалил пасть.
— Мяшкис, Мяшкис, назад, нельзя! — крикнул ему Рамунас.
Пес как будто и не слышит его, лает еще сильней.
Вдруг Рамунас увидел, что немец остановился и поднимает руку. Мальчик почуял беду и бросился к собаке.
— Мяшкис!
— Не беги! — взвизгнул за спиной у него Сигитас и тут же спрятался за дерево.
Раздался сухой хлопок пистолетного выстрела. Пес взвыл. Вой этот разнесся по лесу, эхо подхватило его и повторяет на сотню разных голосов.
— Мяшкис, Мяшкис! — закричал Рамунас.
Пес стал вертеть головой, виться волчком на месте, потом лег на брюхо и медленно пополз к мальчику.
— Мяшкис, песик…
Мяшкис виновато поджал хвост и встал на задние лапы. По отвисшему уху у него катились мелкие бусинки крови. Пес смотрел на темные капли, которые быстро впитывались в сухой мох, потом вскинулся, залаял и снова лег.
— Мяшкис, бедняга, подстрелили тебя… — Рамунас стал гладить его и попытался было разглядеть рану, но пес не давался и отполз в сторону.
— За ч-что его? — подбежал испуганный Сигитас.
— За что… Догони да спроси, — сердито ответил Рамунас. Он отвернулся и исподтишка вытер глаза.
Мяшкис лизал кровь на своих передних лапах и жалобно визжал.
ПОД РАЗЛАПИСТОЙ ЕЛЬЮ
Мальчики нарезали прутьев, наломали еловых веток и устроили для собаки шалаш. Подстелили сухого сена. Мяшкис не переставая визжал, вздрагивал, но в шалаш полез и улегся там. Рамунас нашел у себя в кармане крошки хлеба, но пес и смотреть не желал.
— Угодили бы чуть пониже — и конец, — задумчиво произнес Рамунас.
— Мы бы закопали его под сосной.
— Под самой высокой, там, на горке.
— А крест поставили бы?
Тут Рамунас встряхнул головой, точно со сна.
— Дурак! Мяшкиса хоронишь? А березовой каши не хочешь?
Сигитас
— Сигитас, иди сюда. Не будь ты знаешь кем… — приветливо, но твердо заговорил с ним Рамунас. — Сегодня ночью я сбегу. Точно. Пусть хоть веревками вяжут — не удержат. Возьму с собой Мяшкиса и дуну.
— С Мяшкисом?
— Не бросать же мне его! А хочешь, давай вместе сбежим. Нам ведь по пути.
Еще бы не хотел Сигитас бежать вместе с Рамунасом! Да с Мяшкисом! Только он сомневается, хорошо ли это — бросить все и тайком сбежать. А вдруг немцы…
Сигитас помнил, как это было: однажды к ним в городок нагрянули фашисты. Они ломились в дома, ловили мужчин и заталкивали в грузовики. Его отец, с недобритой щекой, встал от стола и сказал: «Я им служить не стану! Не пойду!» Он выскочил в окно и побежал к ольховой рощице. Но тут раздались выстрелы; отец остановился, качнулся и упал на грядку в огороде. Сигитас закричал страшным голосом, залился слезами, а потом еще долго не могли его успокоить. Страх и теперь временами так сжимает горло, что мальчик начинает заикаться, голос его прерывается.
— Ну как, Сигитас?
Взгляд Сигитаса блуждал по пастбищу. Конечно! Пеструха снова скрылась.
— У, ведьмища! — процедил сквозь зубы мальчик и стегнул кнутом мох. — T-ты меня по-помнишь…
Солнце уже было высоко, самый зной. Коровы забрались в осинник, залегли в тени, жевали. Овцы топтались, подрагивая хвостами — отмахивались от назойливых мух. Одной только Пеструхи нигде не было. Всегда она так: только упустишь ее из виду — ищи дотемна. Сигитас вроде бы крепко ее спутал, чтобы не ускакала, но ей все нипочем.
— Пеструха! Вот я т-тебя, ух! — заорал Сигитас, а сам не знал, в какую сторону кидаться.
«Пеструха!»
Эхо повторяло его голос, а потом снова воцарялась тишина.
Да, теперь наплачешься! То ли дело раньше — скажешь Мяшкису, тот сорвется с места и мигом отыщет. Стой себе да слушай, где он лает. А теперь Мяшкиса и не тронь. Неужели самому пуститься на поиски, бежать к речке или в чащу? Сигитас пас коров уже второе лето, а все побаивался далеко заходить в лес.
Рамунас подтянул ремень обвисших штанов и неожиданно предложил:
— Пошли!
Только он не пошел, а побежал бегом да еще стал на бегу подскакивать то на одной, то на другой ноге. Подберет горсть сухих шишек и кидает в деревья, покрикивает. Ему нравится, что рука у него меткая, что от его голоса гудит весь лес.
Белый парус реет, Расступитесь, волны… —наконец запел он высоким тонким голосом. Рамунас старался, чтобы получалось с переливами — так красивее.
— Попомнит она меня… Унесла ее нелегкая, а ты тут ходи, гоняйся за ней, шляйся неизвестно где, — бормотал Сигитас себе под нос, все больше отставая от приятеля.