Душные бандиты
Шрифт:
«Как странно, — подумал Алексеев. — Мне же он чуть ли не чудом достался… Царский подарок… Малознакомый священник совершенно неожиданно всучил, да еще сказал… Что же он сказал? О Боже! Так ведь и сказал: „Я чувствую — он вам скоро пригодится!“ Не может быть! Неужели все это правда? Нет, ну тусовки с Полем Чудес, конечно, чушь, но вот переселение душ? Я, конечно, не материалист, но не настолько же! Да, но если это так… Фигня, не может это быть так! Ну ладно, а если все-таки… То многое обьясняется! Ох… Надо спасать пенсионерку Сухову! Но как? Да нет, ерунда… А с какой это стати меня кошмары стали мучить? Никогда прежде такого не было… Нет, ну само по себе это, конечно, можно
…Близилось три часа ночи… Ровесник века Борис Львович Ривкин сидел и плакал. Сегодняшний день выпал из его жизни. Это был на редкость пустой день. Его дражайшая супруга как вышла днем в соседнюю комнату за мясорубкой, так с тех пор куда-то и задевалась… Ее исчезновение уничтожило, перечеркнуло этот день — первый за много лет день, прожитый без телевизора… Борис Львович, давно уже разучившийся включать телевизор, сидел и плакал…
Было утро субботнего дня, и Петруха недолго ожидал на лестнице, когда ему откроют.
— Вы к Марь-Даниллне? — узнала гостя соседка Наташа. Опер кивнул.
— Проходите, не стойте на пороге — плохая примета… — Она закрыла дверь и продолжала: — Ее нет, но…
— Что — но? — почуял неладное Алексеев.
— Я знаю, вы в милиции работаете… Видите ли, с ней что-то странное! Вот уже несколько дней не здоровается, а со мной она всегда здоровается! — тараторила Наташа. — Нет, я не имею в виду, чтобы вы ее за хулиганство привлекли… Я в другом смысле… Может, она заболела? А как ее убедишь лечиться? Только друзья смогут… Я в том смысле, что, может, вы повлияете? Представляете, ходит по коридору как бледная тень, глазами зыркает… Аж дрожь пробирает! Я уж не говорю о том, что она счет за телефон отказалась оплатить… Не отказалась как бы, а просто мимо проскочила — и в комнате заперлась! Никогда такого не было! Ладно, счет подождет, ну даже если отключат… Дело в другом: она изменилась!
Алексеев, насупившись, внимательно слушал.
— А сегодня, — продолжала женщина, — я с утра опять с ней столкнулась, она прошла, будто меня и не знает, какой-то длинный сверток под мышкой, завернуто что-то… Шасть — и на лестницу! Ни здрассьте, ни до свидания…
— Во сколько?
— Не помню… Час или два назад…
— Куда, конечно, не знаете? — на всякий случай поинтересовался Петруха.
— Откуда? — пожала плечами Наташа.
Поблагодарив ее, опер подошел к комнате Суховой, подергал дверь — та не поддалась. Решив, что вламываться пока незачем, он попрощался с глядящей на него с надеждой соседкой и вышел на улицу.
Книга оттягивала ему руку, и он шел не спеша. Огромное скопление людей возле входа в метро «Садовая», на которых он не обратил особого внимания по дороге к Суховой, теперь заинтересовало его.
Никто не мог ни войти, ни выйти. Люди возмущенно ругались, толпа их то увеличивалась,
— Безобразие! — брызгала слюной женщина средних лет, с большой сумкой на колесиках. — Мало того что «Сенную» каждый день закрывают аж до полтретьего!..
— Теперь уже до семи, сволочи! — поддержал ее праведный гнев мужчина-ровесник.
— Что хочут, то и делают! — продолжала та. — И никаких объявлений!
— Верно, — кивнул собеседник, — в будние дни — хоть и неудобно, да попривыкли… А в выходные? То открыто, то закрыто! Идиотизм! С какой стати на «Горьковскую» я буду ехать через «Достоевскую»! С ума сошли!
— И чего тогда «Садовую» закрыли? Хоть бы сказали, откроют или нет, а то только отойдешь — обязательно откроют!
— Закон подлости, — прибавил кто-то в толпе. Знакомые с этим законом граждане терпеливо дожидались впуска внутрь.
— Пойдем, Сережа, — какая-то женщина потянула ребенка за руку, — наверное, бесполезно ждать…
— Думаете? — обратился к ней кто-то, так, на всякий случай.
— Не знаю, — неуверенно ответила та. — Помните, весной как-то, и тоже в субботу… У нас бассейн, я наверняка помню! Обе станции были перекрыты: кто-то сообщил, что заложена бомба… Только после обеда и разобрались…
— Бомба? — прошелестело в толпе.
— Говорят, на «Садовой» бомба, — уверенно сообщал один другому.
Сто раз пожалев об отсутствии удостоверения, Петруха развернулся и хотел было уйти, догадываясь, что запросто внутрь не попадет, а незапросто ему не хотелось, да и казалось ненужным.
— Алексеев! — услышал он откуда-то сбоку. — Граждане зажали?
— Мишка? — узнал Петруха коллегу. — Чего там?
— Та-ам? — Михаил покрутил пальцем у виска, пожимая одновременно плечами. — Пойдем! Сейчас ОМОН подъедет, тут не до шуток будет… Расступитесь, граждане! — Он энергично вклинился в толпу, таща за собой Петруху. Пройдя кордон милиции, они подошли к эскалаторам, которые работали как на спуск, так и на подъем, но пассажирами были только милиционеры. Это насмешило опера, неожиданно вспомнившего свой последний визит на эту станцию, происшедший во сне.
Два оперуполномоченных быстро двигались по туннелю, встречая на пути лишь коллег. Обсуждать происходящее было некогда. Охваченный каким-то боевым настроением, Петруха шагал вперед, зная, что сейчас все само объяснится.
Они подошли к ступеням, ведущим на платформу, и остановились. Пройти дальше не представлялось возможным. Множество сотрудников милиции нетерпеливо переминались здесь, а также напротив, у отключенных эскалаторов, ведущих на Сенную площадь. В самом центре платформы сновала маленькая, сухонькая фигурка в каком-то мешковидном наряде и в вытянутой формы маске на голове. Петруха с восхищением присвистнул, глядя на то, как легко, ребром ладони, она разрубает скамьи на ровные кирпичики и, оглашая пространство странными, если не сказать более, песнопениями, укладывает их каким-то пирамидальным образом. Что-то защемило у него внутри, и он, пытаясь придать голосу безразличные интонации, спросил у спутника:
— Как это прикажете понимать?
— …! — разделил его удивление коллега. — Ни … не понимаю!
— Так чего они все стоят? Ждут, когда закончит? Чтоб потом в музей отправить?
— Ага, в музей! Пойди пройди попробуй!
— Так что мешает? — не понимал Петруха.
— А хрен его знает! Доходишь до какого-то предела — и все, стена! Хрен, ну рассказал бы кто — ни за что бы не поверил! — недоумевал Михаил. — Ну стена, и все! Видно, слышно, а не преодолеть!..!