Душные бандиты
Шрифт:
— Так чего тогда вообще ждут? Может, отпустит?
— Ну, хотя бы не я за операцию отвечаю! Ждут — значит, надо. Мало ли что дальше произойдет? Хотели подрывников позвать, да, говорят, все метро покоситься может… Вплоть до станции «Академическая»!
— Ну ее-то все равно постоянно чинят! А кто это вообще, хоть известно? — с ужасом ожидая ответа, спросил Алексеев.
— Я позже пришел, а так слышал, что бабка какая-то! Вроде как она вначале без маски была… Но, думаю, брешут: где же видано, чтоб бабки так рубили? Небось китаец какой или еще в том
— Ясно, — кивнул Петруха и, подумав, приоткрыл книгу.
— Чего это у тебя? — насторожился коллега.
— Так, книжечка, — уклончиво произнес опер, напряженно ища нужные страницы.
— Скучно? Почитать решил?
— Ну… так, — отмахнулся Алексеев и негромко начал, украдкой перекрестившись: — Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…
Казалось, только рядом с ним стоящий Михаил мог слышать тихие слова Петрухи: он стоял разинув рот от удивления. Но до фигурки в центре, похоже, тоже дошло: вздрогнув, она на мгновение приостановила свою странную деятельность, обернулась, пытаясь рассмотреть, откуда исходит угроза, но, видимо, не придав еще значения важности случившегося, вновь отвернулась и принялась за свое.
Алексеев открыл было рот, чтобы продолжить, но краем глаза заметил какое-то движение неподалеку. Сосед, подозвав других сотрудников милиции, указывал на Петруху пальцем и что-то яростно шептал.
«Сейчас повяжут! — мелькнуло у того. — А ведь тут надолго! И не только не успею Марии Даниловне помочь — так ведь еще безнадежно поздно будет, когда выпустят… И выпустят ли? Нет, срочно давать деру!» Коллеги угрожающе приближались. Приняв беззаботный вид, Алексеев захлопнул книгу и с идиотской улыбочкой проронил:
— Ну, я пошел тогда? Дела, некогда…
— Эй, Алексеев, задержись! — попытался пресечь бегство Михаил.
— Нет, Мишка, давай в другой раз! Чего мне-то тут делать? Тем более выходной, я вообще-то в «Букинист» намылился, книжку надо спихнуть… — затараторил опер и поспешил наверх.
Он направлялся к Эрмитажу. Он был даже готов вложить в столь благое дело собственные деньги, поймать машину, но удача сопутствовала ему, потратиться не пришлось, ибо тотчас же появился троллейбус, двигавшийся по напряженной Гороховой улице достаточно быстро и простаивавший в частых здесь пробках ровно столько же драгоценного времени, сколько и легковые машины…
Наконец, запыхавшись, Петруха влетел в Египетский зал.
Усталое сознание пенсионерки Суховой, возможно, еще спало в этот утренний час, или же оно обрадовалось, рассмотрев спасателя сквозь выпуклые зашитые веки; Петруха не знал ответа. Подсознательно он все же ожидал какого-то, хоть крохотного, знака внимания со стороны мумии и слегка расстроился. Но тут же, вспомнив странную прозрачную стену на станции «Садовая», ошарашенные лица сотрудников органов, он решительно раскрыл книгу, перекрестился и, полностью игнорируя изумление экскурсантов и музейных работников, негромко начал:
— Живый в помощи Вышняго…
«О, ладан! Ладан-то я забыл!» — вовремя сообразил он и усугубил свое и без того не
— Прекратите курить! Пожар начнется! Что вы себе позволяете? Это же музей! — громко возмутилась служительница древности, не посчитавшая пока возможным прицепиться к посетителю только из-за одного чтения книги.
«Точно! — расстроился опер. — Глупо вот так сразу срезаться…»
Ладан у него в запасах дома оказался последним, его было очень мало, и, без особых усилий потушив, Петруха спрятал кадило и уверенно продолжал:
— Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы, летящия во дни…
Негромкие поначалу слова звучали все с большей силой; уже давно забывший свою семинарскую практику, оперуполномоченный Алексеев легко вспоминал прежние навыки, попутно радуясь, что всегда хорошо учился. Он уже перелистнул страницу; не зная, достигает ли его чтение поставленной цели или нет, он уже сам не мог оторваться, ощущая величие произносимого… Вокруг него все увеличивалась толпа любопытных, и сотрудники музея решили наконец навести порядок и пресечь действия религиозного фанатика… При входе в зал показались представители охраны. Уже властно расталкивая туристов, они было подошли к упорно продолжающему читать, креститься и кланяться Петрухе, но их остановили. Седой, хорошо одетый мужчина, развернув к милиционерам обе ладони, властно заявил:
— Стоп, стоп! Не имеете права!
— Да пошел ты! — искренне изумившись, произнес охранник, но человек убежденно стоял на своем:
— Он лично вам мешает? Нет! Он портит экспонаты? Нет. Посетители музея слишком скопились? Да. Вот их и отгоняйте, если положено… А его не трогайте!
— А вы, собственно, кто? — не привыкший к подобному, какому-то уж слишком уверенному отпору, спросил милиционер.
— Я — председатель комиссии по правам человека! — гордо сообщил собеседник, взмахнув удостоверением.
— Позвольте? — протянул руку охранник, догадываясь, что если это действительно так, то лучше, пока во всяком случае, не связываться…
— Гай Фишерман… — задумчиво прочитал он и сличил фотографию. Внешность совпадала.
— Я сопровождаю делегацию из Штатов. Вы хотите, чтобы весь мир узнал о том, что в свободной демократической обновленной России до сих пор сажают за религиозные убеждения?
Охранник оглянулся: полтора десятка отвратительно сытых туристов с немым упреком испепеляли его взглядом на месте.
«А если и вправду неприятности будут? — промелькнуло у того. — Хрен, надо пойти с начальством посоветоваться… Экспонаты-то он, и верно, не портит, но ответственность на себя я брать не желаю! Вот еще, нашли крайнего!» Он вернул удостоверение, туристы одобрительно закивали, приветствуя прогрессивное решение.
— Кончилось время проклятых коммунюг! — наседал Фишерман. — Это раньше: чуть не такой, как все, — тебя уже хватают! Не-ет, господа хорошие, у нас человек имеет право отправлять свои религиозные потребности!