Душою и телом
Шрифт:
Сенатор Хаас сидел в своем обитом дубовыми панелями кабинете и ждал появления очередного посетителя. Хотя была всего половина пятого, он ощущал себя совершенно разбитым. Воспользовавшись свободной минутой, он откинулся на спинку кожаного кресла и с наслаждением отхлебнул из бутылки, которую извлек из нижнего ящика стола.
Приятное тепло разлилось по его телу, и он закрыл глаза…
Но тут дверь распахнулась и зычный голос помощника произнес:
– К вам Касси Хартли.
– Ах да. – Сенатор поспешно вытер рукой губы, быстро, как воришка, спрятал в ящик бутылку и, приняв более вальяжную
– Видите ли, у меня к вам дело личного характера, – сказала Касси, оглядываясь на Джеффри Меллона, гладко выбритая физиономия которого ей сразу не понравилась.
– Ты можешь идти, Джефф.
– Может, мне все же лучше остаться, сенатор? – спросил Джеффри с наглой улыбкой. – Возможно, вам понадобится моя помощь. Вспомните проект налоговой реформы…
«Господи, – разозлился про себя Хаас, – до каких пор они будут напоминать мне о том случае?» Речь шла об одном законопроекте, против которого, забыв инструкции, по ошибке выступил Хаас. Законопроект удалось спасти, но сгладить то впечатление, которое сенатор произвел на телезрителей, появившись на экране растерянным и словно вообще не понимающим, что происходит, было гораздо сложнее. И это сейчас, в пору его перевыборов!
– Ну, что ж, неплохая идея, Джефф. Оставайся, – согласился сенатор. – Итак, Касси, я вас слушаю. Джефф сказал, что у вас ко мне очень срочное дело.
– Да, сенатор. Но, прежде всего я хотела сказать вам… Знаете, когда я была маленькой девочкой, вы казались мне чем-то вроде народного героя. Мои родители активно участвовали в Движении за гражданские права в Северной Каролине, где мы жили. И вы для них всегда были чем-то вроде маяка, идейным вдохновителем, человеком, на которого они равнялись…
– Это очень мило, мисс Хартли, – перебил ее Джеффри Меллон, – но, может, мы на этом закончим лирическую часть и перейдем к делу? У сенатора сегодня очень мало времени.
– Извините, – пробормотала Касси, несколько обескураженная тем, что сенатор не осадил своего наглого помощника. До нее вдруг дошло, кто здесь на самом деле главный. – Хорошо, я перехожу к делу… но все, что я только что сказала, имеет к нему непосредственное отношение. Я журналистка и работаю сейчас в «Магнус Медиа». Я делаю репортажи для «Неприятных новостей»…
– О, Боже, так вы из прессы! – вздохнул Меллон. – Почему же вы раньше не сказали, мисс Хартли? Зачем было придумывать всякие срочные личные дела? Вы ведь хотите взять у сенатора интервью, не так ли? Зачем же беспокоить сенатора лично? Я дам вам телефон его пресс-секретаря, Риты Кирби, вы позвоните ей и с ней обо всем договоритесь, – он поднялся.
– Мне жаль, если вы, сенатор, придерживаетесь такой же точки зрения, – проговорила Касси, не обращая никакого внимания на Меллона. – Я думаю, что небольшой, но глубокий сюжет о том, как вы используете ваше время – и деньги налогоплательщиков – сослужил бы вам хорошую службу в год перевыборов. Тем, более принимая во внимание те
– А Вэнс знает, что вы здесь? – спросил сенатор, краснея. – Почему он сам не позвонил и не предупредил меня?
– Потому что мистер Магнус понятия не имеет е том, что я пришла сюда, – мягко ответила Касси. – Я уже сказала, что меня привели сюда личные дела.
– Но это возмутительно, сенатор! – Казалось, Меллон лопнет от злости. – Я сожалею, что пошел на поводу у этой женщины и…
– Ладно, Джефф, успокойся и сядь. Коли уж мисс Хартли пришла сюда, так не лучше нам выслушать, что она хочет сказать? – Сенатор вдруг заговорил так уверенно, что помощник даже рот открыл от удивления.
– Я вас слушаю, – кивнул сенатор Касси.
– Видите ли, сэр, – начала Касси, – многим представителям моего поколения не известны инициалы Дж. Ф. К. Они не могут помнить шестидесятых годов и тех обстоятельств, при которых вы стали знамениты. Они не понимают надежд, чаяний, некоторого идеализма того времени. Они не понимают того, что вы на самом деле совершили… и того, во что вы верили. Эти люди – а они составляют огромный процент от общего числа голосующих – выросли циничными и равнодушными к политике и политикам…
– Но все это мы прекрасно знаем и без вас, – вновь перебил ее Меллон.
– Поэтому меня и удивляет, что вы отклоняете мое предложение о том, чтобы сделать о сенаторе небольшую передачу, в которой мы напомнили бы зрителям о том, сколько сделал сенатор для Соединенных Штатов. Сейчас о нем многие забыли, и, по-моему, совершенно несправедливо. Если не предпринять никаких мер, – продолжала Касси, – то государство потеряет одного из лучших своих политиков… И я хочу помочь. Более того, я могу помочь.
– Всем известно, что ваши «Неприятные новости» – передача для недоумков, – возразил Меллон. – И уж лучше сенатору вообще нигде не выступать, чем сниматься у вас.
– Для недоумков! – рассмеялась Касси. – Да, вы правы. Но ведь тем лучше. Пусть эти недоумки соберутся в положенный час у телевизора, ожидая увидеть, как на телеэкране отдают на всеобщее заклание известного сенатора. Пусть они жаждут крови. Но что они увидят вместо этого? Умный, обстоятельный рассказ об одном из последних либералов нашего времени. Вместо монстра перед ними предстанет живой человек, со своими мыслями и чувствами. Человек, который не только заслуживает их уважения, но и нуждается в их поддержке.
– А вы, мисс Хартли, какую выгоду вы извлечете из этого? – спокойно спросил сенатор.
– Вы же знаете, сенатор, что Миранда задумывала снять о вас сюжет, – ответила Касси. – Я узнала об этом из ее записей.
– Я впервые слышу об этом, – сказал сенатор и тут же усомнился в своих словах. Спиртное так притупило в последнее время его память, что он вполне мог забыть о том, что они с Мирандой о чем-то таком договаривались. Быть может, Миранда действительно просила его дать интервью? И, может, он даже согласился? Теперь он даже смутно припоминал, что они с Мирандой имели какую-то беседу… но о чем она была? – Да, мы, кажется, что-то такое обсуждали, но что конкретно – не помню.