Два берега
Шрифт:
— Но кто поет?
— Какая разница? Девочку зовут Елена Никитаева, что это тебе скажет?
Молчи, слушай! Под нами горит суша! Все будет намного лучше Движеньем руки! Молчи — слушай! Под ногами горит суша! Все будет намного лучше, Когда ВИСКИ ударит в виски…— Мари…
— Да отстань ты. Не хочешь слушать, а хочешь читать свои нудные лекции о морали? Можешь уходить. Дверь вон там.
Наташа действительно обиделась и ушла. А Мари осталась
— Я не хочу, чтобы мне что-то выпадало, — объявила в никуда Мари и отбросила пустую бутылку, — я сама решу, как мне быть.
Утром девушка отправилась на работу. Как Мари ни сгорала со стыда, она понимала, что без денег долго не проживет. Ни родители, ни родственники, ни друзья не будут давать ей деньги бесконечно. Даже взятое в долг придется отдавать. А на возвращение Мити рассчитывать бессмысленно — надо начинать как-то устраиваться самой. Мари без звонка явилась в кабинет начальника и честно обрисовала ему ситуацию. Сказала, что выходила замуж и муж заставил ее бросить работу, а теперь с мужем случилось несчастье. Сказала, что ее квартиру ограбили, не оставив ничего. Сказала, что ждет ребенка и деньги нужны позарез. Пообещала, что на качестве работы беременность никак не отразится, напротив, Мари готова работать за двоих. Начальник думал очень недолго — у Мари была хорошая репутация, она прекрасно справлялась со всеми заданиями и славилась как работник честный и ответственный. Трудовую пришлось заводить новую — предыдущая, брошенная в угол, тоже покинула дом во время ограбления. Мари перестала заходить в курилку и бродить по коридорам — она больше не скрывала, что трудится в поте лица. Удивительно — но многие стали к ней хуже относиться. Мари на это было наплевать. Она смотрела на адреса и телефоны бывших женщин Мити и планировала поездки. Самую первую, которую он обокрал в девятнадцать лет и которая осталась с четырехмесячным сынишкой на руках, звали Настей. Она жила в Рязани. Вторая, Елена, которой сейчас уже далеко за пятьдесят, жила в Москве, но только зимние месяцы, весной она уезжала в Венгрию, где купила дом. И последняя, Анна, тоже с маленьким ребенком, была прописана в Питере. Мари решила сначала ехать к Анне. Потому что до Венгрии слишком далеко, даму из Рязани Митя бросил уже давно, а вот Анна еще совсем недавно грела Митину постель.
Только через месяц Мари удалось вырваться на выходные. Ехать пришлось на поезде — теперь девушка уже не могла позволить себе самолет. Поезда же Мари разлюбила навсегда. Обманная нега вагончиков обернулась трагедией, а колеса предательски выстукивали: «Мити больше нет с тобой, Мити больше нет с тобой», словно издеваясь. Мари ехала в плацкарте, чтобы обошлось дешевле, волком смотрела на попутчиц, утром бегала в туалет с токсикозом (дома ее почему-то совсем не тошнило) и чувствовала себя одинокой и несчастной.
Остановилась она у Нади, своей давней виртуальной подруги. Девушки общались три года, делились горем и радостью, но до сих пор почему-то им не выпадало встретиться. Надя оказалась прехорошенькой блондиночкой, очень похожей на свои фотографии, но пухленькой.
— Видишь? — смущенно улыбнулась она Мари, проводя руками по гладким бедрам. — Для инета я в фотошопе убираю, а в жизни нет на меня такого фотошопа. А ты такая же… Худенькая совсем. Ты точно беременная?
Мари поделилась с Надей проблемами еще накануне, поэтому подруга все знала. Она заботливо уложила Мари отдохнуть с дороги, а сама, напевая и помешивая тесто для
— Сколько ребеночку у этой Анны уже лет?
— Около четырех. Или чуть больше. А что?
— Говорит очень бойко и хорошо.
— Ты откуда знаешь? — не поняла Мари.
— Я с ним по телефону разговаривала. Он сказал, что мама в ванной, и спросил, что ей передать. Прелесть какой голосочек. И ребеночек, наверное, прелестный.
Мари позвонила в дверь, понятия не имея, что она скажет. Она заготовила несколько десятков одновременно умных и честных фраз, но когда услышала короткое тилиньканье и радостный детский смех, разом растеряла все слова.
— Кто там? — спросил звонкий голосочек.
— Я пришла к твоей маме.
— Сейчас я ее позову. Я не умею сам дверь открывать, она тяжелая слишком.
Вскоре вышла и Анна, в глазке зашевелилось.
— Я просто хочу с вами поговорить, — неловко выдавила Мари, глядя в глазок и краснея, — я одна. Откройте, пожалуйста. Я не желаю вам зла.
Ей было стыдно за свою неловкость, за свою внезапно вспыхнувшую ненависть к женщине, которую она даже никогда не видела. Дверь распахнулась, и ее пропустила в квартиру брюнетка лет тридцати — ничего особенного, но симпатичная, с ладной длинноногой фигуркой и пышными ухоженными волосами. Мари застыла, глядя на кудрявого маленького мальчика, толкающего по коридору машинку-каталку. Мальчик был прехорошенький — и копия Мити — те же кошачьи глаза, та же гладкая смуглая кожа, тот же четко очерченный рот. Девушка смотрела на крошечную ручку, которой он так старательно налегал на свой груз, и видела знакомые очертания — длинные тонкие пальчики, аккуратные ноготки, тонкую кисть.
— Митенька, — позвала Мари, и голос у нее сорвался, — Митенька.
Мальчик обернулся и помахал ей ручкой, крикнул:
— Сейчас подойду!
— Ну, не стойте же, раз пришли, — нервно сказала Анна, — разувайтесь, вот тапочки, какой у вас размер?
— Почти тридцать пятый.
— Какая крошечная ножка, — улыбка как-то искривила лицо женщины, — и сама вы такая крошечная. Идите на кухню, садитесь. Чай будете?
— Буду.
Кухня оказалась просторной — больше, чем у самой Мари. Просторной, недавно отремонтированной, с нарядной и необычной ярко-желтой мебелью. Анна засуетилась, выставляя к чаю какие-то печенья и пирожные, а Мари молча смотрела на нее. Анну никак нельзя было назвать опустившейся клушей, которая за ребенком света белого не видит. Аккуратный французский маникюр, нарядное домашнее платье, туфельки на маленьком каблучке — далеко от советской страшилки про молодую мать в старом заношенном халате и вечных бигуди.
— Анна, вы не беспокойтесь так, вы мне расскажите. — Голос у Мари опять сорвался. — Анна, я пришла, чтобы… Вы понимаете, у меня будет ребенок… Митя, он…
Анна резко развернулась, выронив блюдце.
— Ребенок? У вас будет ребенок?
— Да, — растерянно сказала Мари, глядя на осколки.
— Какой подлец! Нет, какой подлец! — Анна схватила с подоконника сигарету, потом спохватилась и положила обратно. — Я немедленно позвоню ему!
— Вы знаете, где он? — Мари подалась вперед в смутной надежде.
— Где же ему, козлу, быть! На работе. Вот подлец, вот подлец! И давно?
— Что давно?
— Какой у вас срок?
— Около трех месяцев.
— Ах гадина! Как раз в это время мы собирались в пансионат. Он еще клялся мне, что это такой медовый месяц!
Анна неожиданно упала на стул и некрасиво зарыдала, размазывая по лицу слезы и подвывая. Мари не знала, куда ей деться в этой неловкой ситуации, утешать новую знакомую она даже не пыталась. У нее щипало глаза. — Но Митя, он… — робко начала она.