Два брата (др. ред.)
Шрифт:
— Эх, Алешка, больно много мнишь о себе! За царскую кровь перед богом отвечать придется! Она нам не для одних пиров дана. — Глухой бас Петра гремел оглушительно. Царевич вобрал голову в плечи, съежился. — А впрочем, с тобой разговаривать — все одно, что глухому обедню петь. Испробую тебя на работе. Но помни, Алешка, в последний раз!
Алексей вышел от отца со злобно сверкающими глазами, не отвечая на поклоны встречавшихся придворных.
Царь послал сына с войсками в Финляндию, потом в Старую Руссу и Ладогу, где строились корабли. Снова проявилось там упорное нежелание царевича заниматься делами, его закоренелое
Петр махнул на сына рукой.
— Горбатого могила исправит! — сказал он и предоставил событиям идти своим чередом.
С этого времени Петр уже не давал наследнику престола никаких поручений.
Глава XIV
ГАНГУТ [125]
— Вот так-то, дорогой Илья Константиныч, рад я, сердечно рад, что нам с тобой довелось встретиться…
— Рад и я, Кирилла Прокопьич! Много мне про тебя Егорка рассказывал. Это тебе он камнем в лоб запустил из арбалета?
125
Гангут (ныне Ханко) — полуостров в Финском заливе, на юго-западе Финляндии.
— А кому же? Мне тогда небо с овчинку показалось.
Собеседники рассмеялись.
Илья Марков в пехотном мундире выглядел бывалым солдатом, закаленным в боевых трудах. Ранняя седина пробивалась в его густых волосах, резкие морщины прорезали лоб, легли у губ.
Бывший ученик Навигацкой школы Кирилл Воскресенский успел побывать на многих морях, соленые ветры наложили несмываемый загар на его красивое лицо с высоким чистым лбом, увенчанным шапкой кудрявых волос, с дерзкими синими глазами. Офицерская форма ловко сидела на его высокой, подтянутой фигуре.
Илья и Кирилл разговаривали в капитанской каюте галеры «Прозерпина», которой командовал поручик Воскресенский.
Встреча двух земляков, давно знавших друг друга понаслышке, случилась в необычной обстановке, в шхерах Финского залива, у побережья полуострова Гангут.
Весной 1714 года русский военный флот в составе девяноста девяти галер и скампавей [126] вышел из Петербурга. Он должен был перебросить в город Або [127] продовольствие и вооружение для армии Апраксина, действовавшей против шведов в Финляндии.
126
Галера — гребное судно для ведения боевых действий вблизи берегов. Двигалась при помощи 25–30 пар весел. При ветре могла идти под парусами. Вооружение галеры составляли малокалиберные пушки (от 2 до 20). Экипаж вместе с гребцами доходил до 250–300 человек. Скампавея (полугалера) имела меньшие размеры — 12–15 пар весел, 1–2 пушки, до 150 человек экипажа.
127
Або (теперь финский город Турку) был занят русскими войсками 28 августа 1713 года.
Галерный флот сопровождали многопушечные парусные корабли. Но русское командование возлагало главные надежды на галерный флот, который
Русские галеры и скампавеи имели на борту пятнадцатитысячный десант пехоты, который должен был усилить армию Апраксина. Эту пехоту рассчитывали использовать и для военных действий на море. Ведь русские пехотинцы еще за много лет до этого показали свое искусство в морских боях.
Гангут подтвердил это искусство.
Случаю угодно было привести роту, где служил Илья Марков, на ту самую галеру, которой командовал Воскресенский. Услышав на перекличке знакомую фамилию, поручик заинтересовался и признал Илью по сходству с братом.
Лицо Маркова воскресило в памяти Кирилла детские игры в «своих» и «немцев», когда они с Егоркой командовали «враждующими» армиями, зимнее катание с горки, уроки в Навигацкой школе… Дорогие сердцу воспоминания! Вечером Воскресенский зазвал Илью в свою каюту, и у них завязалась долгая сердечная беседа.
Кирилл знал, что старший Марков когда-то сбежал из тюрьмы, много лет скитался, и, наверное, судьи нашли бы за Ильей немало вины. Но служба в армии искупила прошлое, да прилично ли было офицеру разыгрывать приказного крючка?
Говоря о своем прошлом, Марков останавливался преимущественно на охотничьих эпизодах, вспоминая, как они с «батей» Акинфием поднимали медведя из берлоги, как ловили лисиц в капканы, как стояли ранним весенним утром на тетеревином току… Рассказывая о кампании на Украине, о Веприке, о Полтаве, Илья с гордостью отдавал должное мудрости, доброте, самоотвержению Акинфия.
Нашлось и у Воскресенского, о чем порассказать Маркову.
— Знаешь, Илья Константинович, как я практику после Навигацкой проходил? Ох, пришлось мне хлебнуть горя! Нас, навигаторов, в разные европейские страны рассылали: кого в Англию, кого в Нидерланды, кого в Данию… Поехал я с великой охотой, хоть и знал, что кормовые деньги на чужбину высылают с большим замедлением, из-за чего навигаторы терпят всяческую скудость. Ну, да ведь нашего брата этим не испугаешь, мы и дома не больно богато жили. Батька мне на дорогу сотню ефимков все-таки наскреб, и как они мне там пригодились!
Воскресенский с юмором, вспоминая о прошлом без злобы, рассказал Илье, как он бегал из города в город, спасаясь от кредиторов, как зимой зубрил кораблевождение, астрономию, картографию, немецкий язык, а летом нанимался на иностранные корабли.
Сказать, что он «нанимался» было не совсем точно, так как капитаны торговых кораблей ничего не платили русским навигаторам, кормили их плохо, наваливали трудную, черную работу и со всем тем еще считали себя благодетелями. И, однако, навигаторы из простых шли на всевозможные лишения, только бы изучить морское дело.
Кириллу Воскресенскому приходилось очень туго, и все же он вернулся в Россию со свидетельствами от нескольких иностранных капитанов, которые аттестовали его, «яко прилежного и дело знающего моряка».
Возвращавшихся из-за границы навигаторов частенько экзаменовал сам Петр. Это был строгий экзаменатор! Он не гнался за правильностью речи испытуемых, за изяществом их манер, но требовал глубоких практических знаний. И не раз знатный бездельник, проводивший время вместо корабельной палубы в портовых кабаках, отправлялся во флот простым матросом.