Два брата - две судьбы
Шрифт:
— Как же! При штабе полка служил.
— Вместе со мной кончил школу НКВД и уже офицером ушел в академию. Сейчас учится в Москве.
— Здорово!
— А Самойленко помнишь?
— Ваню Самойленко? Нашего политрука? Последний раз видел его тоже в Кировограде, он командовал тогда копной разведкой.
— В мае сорок второго он вышел из тройного кольца под Харьковом, спас знамя полка, приняв его из рук выбывшего из строя товарища, был ранен. Затем под Сталинградом был инструктором в школе снайперов.
— Я его очень
— Когда наша десантная группа готовилась лететь в Прибалтику, он сказал мне: «Поищи Николая Соколова. Он зацепился за обоз второй штабной роты капитана Бёрша в танковой дивизии СС „Великая Германия“». А я спросил: «Откуда ты знаешь?» А он говорит: «Ведь сообщали из Румынии: „Шахматист“. А кто у нас играл в шахматы с командиром полка Грачевым? Только Соколов!..» Вот я тебя и стал искать по всем немецким обозам, там возчики — больше украинцы. Но никак не думал, что ты в офицерской форме.
— Так удобнее. Но сейчас обстановка обострилась. Фронт подошел. Полевая жандармерия шныряет по всем дорогам.
— Я уже нескольких жандармов ликвидировал, — сказал Черноляс.
— Все бы хорошо, но документов у меня нет и форма трофейная…
В ту ночь до рассвета у лесного шалаша, покуривая махорку, разговаривал я со своим однополчанином Иваном Чернолясом. На заре, расставаясь, он назвал мне хутор, фамилию одного латыша, дал к нему пароль и сказал:
— Вполне надежный канал связи. Жди, скоро Центр даст через него поручение.
Но этим каналом связи, эвакуируясь из хутора Цеши, воспользовался Кринка. Я уже не смог. Изменилась обстановка…
Прощаясь, я передал Чернолясу оперативные сведения по району и сообщил все данные о группе Кринки. От него же я узнал, что их опергруппа дислоцируется в районе действия латышской партизанской бригады, которой командует Самсон. К себе мои товарищи взять меня не сочли возможным. Черноляс сказал:
— Мы делаем свое дело, ты — свое!
(Как я узнал после войны, Жан Кринка был убит латышскими националистами в 1947 году на своем хуторе Цеши. Это сообщила мне его дочь Зоя, и факт его гибели подтвердил Герой Советского Союза, бывший комиссар латышских партизан В. Самсон в своей книге «Курляндский котел», где он также пишет на с. 147 о том, что я в 1944 году командовал группой латышского подполья.)
А пока события развивались так…
Почти у цели
Маленький домик на хуторе притаился во мраке осенней ночи. Я спешился и тихо стукнул в оконце заднего фасада, где была кухня. Через минуту за стеклом показалась смешная, заспанная рожица Пикколо. Он узнал меня сразу, открыл окно:
— Ой! Я каже довго вас не бачив!
— Быстро оденься и вылезай. Дело есть!
Вскоре, обутый в дедовы сапоги и одетый в дедов ватник, он стоял передо мной.
—
— У-у-у! Часом! Всэ будэ зроблено як трэба! — Пикколо дрожал от волнения и радости, что мы встретились. Он любил меня, и я отвечал ему тем же. — А як же вы-то? — В его вопросе звучали ноты тревоги.
— А я сейчас прямо в лес, в шалаш. Только вот пойду переоденусь… К тебе заскочу завтра, тогда и поговорим. Иди, а то уже скоро начнет светать.
Пикколо кивнул, взял коня под уздцы и растаял в темноте. Мягкий стук подков о сырую землю, удаляясь, затих.
Я закурил, присел на минутку на пенек, а потом отправился прямо в баньку. Там за печкой ждала меня немецкая солдатская форма. Я переоделся. Через полчаса был уже возле своего шалаша и, к удивлению своему, увидел в нем красный огонек.
Ишь ты, уже пришел, беспокойный. Конечно, в шалаше сидел Жан Кринка.
— Давно ждете? — спросил я, заглядывая внутрь.
— Да часа два. Волновался за тебя. — Он вылез наружу.
— Пойдем к ручью, потолкуем, — предложил я.
— Ты, наверное, голоден? Тебе там узелок.
Над поляной клубится туман, кусты и деревья на опушке казались какими-то живыми существами. Я с наслаждением съел кусок холодного мяса, потом лепешку, выпил молока. Кринка молча ждал.
— По всем хуторам немцы, — начал он, когда я закурил. — Скоро и к нам нагрянут… Людей теперь больше не соберешь. Куда им с места двинуться: на руках внуки маленькие, женщины… Так что кочующий партизанский отряд сколотить здесь будет трудно, да и народ сам видишь какой, все больше старики да старухи. Активных бойцов у меня осталось не больше пяти…
— Я решил, Жан, перейти фронт. И оперативные сведения у меня накопились…
В конце разговора я подытожил:
— О новом канале связи тебе все ясно, свяжись по паролю и независимо от меня сдублируй в Москву все, что знаешь о действиях полевой полиции, о передислокации немецких частей, о нахождении немецких аэродромов и складов с оружием. Запроси взрывчатку. Постарайся разрушить еще ряд мостов. Я их отметил на карте. Ты знаешь, о каких мостах идет речь?
— Знаю.
— Передай, что Сыч ушел через фронт… Пикколо останется здесь, на хуторе, до прихода наших войск. Хозяева-латыши его сберегут…
— Ты что-нибудь о фронте узнал?
— По-видимому, до фронта километров восемь, не больше. Кругом посты полевой жандармерии. Только бы их проскочить. Помнишь тот белый помещичий дом с мраморной лестницей?
— Брошенный? Воронки от авиабомб во дворе?
— Тот самый. В нем сейчас их штаб. Я недавно оттуда. Напоролся на пост. Два фельдфебеля задержали, к офицеру доставили. Едва унес йоги. Автомат там остался. Придется тот, что в твоем сарае, откопать. Остальное оружие — в твоем распоряжении.