Два дня из мая
Шрифт:
День.
За столом, в позе вышедшего с картины,
По клавиатуре бьёт усердно старичок,
Я его и не замечу, встану,
продрав загноившиеся глаза кротиные.
Пройду на кухню,
нависну над тарелкой с супом,
Сутулясь, к верху поднимая горб.
Волосья окунутся в жижу,
пока в соседней комнате работает фантом.
Я так и просижу до вечера,
Ни с кем не говоря.
как ребенок с
носящий на своей тушке килограммы слов.
О всяком.
Уставился в сапог не зная занять себя чем,
И три дня не мылся, ведь все еще ею пахнет твой член.
Как в боковушке вагона, давящая сверху с книгами полка,
Настольная лампа и свет монитора, с фотографией рамка
Кто на ней? Не помню. Наклейка с листовок вступить в чью-то партию с зовом.
Вступил ли? Не помню–и все же неважно. Лиричная проза,
Затуманенная ясность, написать что-то просьбы. Просьбы?
Да вряд ли, скорее бы все это бросить,
И попытаться вспомнить кто на том фото.
Смотритель маяка.
Смотря в даль на корабли,
Вспоминаю, как молод был и так давно,
Что когда бродяга спьяну плакался бродяге -
Я мимо проходил.
С ужаснейшей морской болезнью остался тут на берегу,
Морем болен не то слово и освещаю путь судам,
Они придут, а я тут жду, дряхлею потихоньку.
Я б душу продал, чтоб быть там, но поскольку,
Мне так и не выпал шанс, весь экипаж и не увидит,
Как тихонько выглядывает старикан-он лишь смотритель маяка.
Не надо.
Не надо искать успех в чужих чертах лица,
Откусывая беззубым ртом,
с панировкой котлету.
Не надо стремиться преодолеть
какие либо аффекты -
– это ведет лишь к новому аффекту,
как безнадёжная война.
Не надо показывать свой бледнеющий талант,
как русское немое кино,
ибо эпоха прошла.
Скорость.
Путь вместе в бездну забавы,
Всё же, есть некий маршрут.
В туалете электрички,
В сетчатых колготках испражнялись альвы.
А снаружи, ладья из облаков
борется с ветрами в небе.
Я уверен нам сегодня повезло,
В головушке склонившейся, лишь небель.
Тем временем,
Мой бритоголовый товарищ,
С по-детски впечатлённым лицом,
Читает, подаренный мной, томик Рембо.
Волосатые ноздри просят чего-то,
Как прибудем,
Заберём чашу с мёдом
Нагреем в котле, подышим над ним,
Не замечая, в нём прорицания Вёльвы,
Ни
О чём не расскажешь ни девам, ни жёнам.
После ритуала полегчает немного,
Фотоплёнка «Коника», крокодилы, димедролы,
Собираем рассыпанный розовый порох
Пока электричка набирает скорость.
Бластомикоз.
Вера в возвращение духа,
Как странная лихорадка -
– держится долго, с температурой.
От этой веры трудно излечиться,
Подобно микозу на гениталиях,
Выглядящих, как Рим в период упадка.
Вера в критический момент,
Она древнее, чем консульство
Диплодока и ихтиозавра.
Пока есть вера – чистый гуманизм существует.
Снаружи она покроет тебя пустулами,
А внутри останется зудящими ульями.
Можно беспрепятственно ею наслаждаться,
Не обращая внимание на боль в суставах,
От тяжести,
Как человек под железнодорожным составом.
Мескалин.
За полярным кругом, небо в лиловой дымке,
Производит пышных зрелищ впечатление.
И созерцание кактуса-зеваки. Он уставился в меня -
– а я в него.
Как мексиканский крестьянин,
Следящий за акром леса, что вскоре спалят -
– в квадрате местных округов.
А у кактуса иголочки статичны -
время не даёт ему показать цветов.
Наблюдаю со снобским восхищением
Словно за фресками из папского дворца.
Вот уж я и на коленях,
Вот уже и исчезает Старый Мир.
На коленях в поисках глубин щелей у пола?
Или потому что к горлу подступает мескалин.
Спиноза.
Беру в руки затупевшую шаветку,
А эвкалипт из мыла прорвет весь кислород.
Я вроде прихожу к ответу, понимаю,
Что конечный ум не может ничего понять.
И, что любая субстанция бесконечна,
И она не может быть причиной жизни для другой.
Эвкалипт по комнате развеясь,
Вряд ли этого поймёт.
Дрожащими руками сотрясая,
Расставлю по порядку весь парфюм.
Смысла нет, зато, попутно забываю,
Что если в оконце глянуть – солнца всё ещё не будет.
Мда, ночью его так не хватает.
Увидеть темноты не желая -
– Закрою занавески,
Сделав вид, что это я так захотел.
Ответы.
Где-то в промзоне,
В столовой
Или в лесополосе,
Насладиться вкусом соли
Или крови.
Агрегат явлений априорных,