Два дня из мая
Шрифт:
Явится, падающим ведром с краской,
И сломает позвоночник.
А ответы
На вопросы о трансцендентальной диалектике
Останутся молчать навсегда,
Как младенец старой лесбиянки,
Которая с рождения скармливала ему нейролептики.
Язык.
На дне ядовитой бутылки,
У самого хрупкого дна,
Я нашёл свой язык-узелок.
Вместе
представлений, рисунков,
Логических атомов, атомарных предложений,
алгебраических формул.
И кризис поэзии, говорим о котором -
– в состоянии кризиса,
ожидая моментальных озарений.
Мой язык – символ символов,
он совершенен.
Даже если в нём не останется слов,
мой язык – меня не оставит.
Мой язык – это логика правил.
Метамодерн.
Я муквы беняю и се нтесняюсь
Или менвы букняю или буквы меняю
И как это правильно делать я знаю.
А как относиться к такому приёму?
Важнейшую позицию здесь занимает
Грамматика или звучание?
Я посмотрел и заметил, что это ражнее, вем чифма,
Да-да важнее, чем рифма
Или рифмее, чем важно.
Знаете, сначала и я всё к шутке стремился,
Но когда изменение букв или путаница слогов,
Буквенение изм, сутаница плогов становятся
Серьезней серьезных поэм,
То обзывается это-метамодерн.
Советчик.
Водой с ураном небо сыпет –
Облучиться и промокнуть. Не хотелось бы.
Ещё и в хлипеньком рюкзачке –
Вино течёт. Оно в коробке. И кричит мне – Ты опробуй!
Пока капли не прожгли!
Но вино кричать не может, прошу, лучше помолчи.
Не хочу я думать, кто там прячясь,
В одеянье красном сладком
Раздаёт советы мне,
Кто живёт в вина коробке –
Хороший, гадкий,
Герой или существо сомнений, талант,
Бездарности смешок.
Ведь вино кричать не может!
Ты умолкни, мне важнее всех забот
Тебя спрятать, чтобы капли не прожгли.
Искупление.
И что за паскудство?
Блюет и пальцы в глотку поглубже,
Чтоб гланды царапать, и с кровью все вышло,
Вся эта гадость.
Искупления ждать не любому под силу,
Так что, вдохнув свои же миазмы,
Опустил
Умылся и завыл от оргазма.
РАССКАЗЫ.
38 часов.
Комната общежития, по бокам на своих кроватях напротив друг друга сидят двое парней, ведущие диалог - это Хесус и Рома. Их третий товарищ-сожитель по имени Лёха тем временем на кухне стоит у плиты и жарит рыбу.
Рома нервно трёт правой рукой коленку, параллельно с этим левой протирает, слегка загноившиеся глаза, так как только проснулся. Хесус, в более бодром состоянии что-то тараторит и чешет голову, с длинных до плеч волос белыми хлопьями сыпется перхоть ему на трусы в область паха.
Он взволнованно обращается к Роме:
– Я держусь уже месяц, мне кажется после такого застоя у меня крыша съедет.
После этого он с хлопком бьёт себя по бёдрам, резко встаёт и начинает одеваться, а Рома одновременно и безразлично, и заинтересованно пытается поддержать беседу.
– Это действительно ненормально, зачем сдерживаться целый месяц? Хер знает на кого или на что это выльется. Какие-то ебучие маньячные наклонности, я сутки не кормил коника, уже не очень себя чувствую. Ладно, пора разгрузиться, а то опять весь день занят буду.
– Так или иначе, я не хочу опаздывать на пары, извини, что не смогу организовать с тобой дроч-дуэт.
– отвечает Хесус и покидает комнату.
Рома берёт в руки телефон, ложится в постель, по пояс закрываясь одеялом. Лёха как раз дожаривает рыбу, и улыбаясь, со сковородкой в руке, заходит в комнату, понимает, что перед ним, мастурбирующий под одеялом сосед, в ярости берёт всей пятернёй только что пожаренную рыбу, со всей силы запускает Роме в лицо, но тот успевает увернуться. Обмасленная, обжаренная в муке рыба впечатывается в стену и разлетается в труху. И, естественно, она была еще горячая. Из-за кипятка, «неприятно впечатлённый» Лёшенька, роняет сковородку, и тряся ошпаренной рукой, до головной боли оглушительно орет.
– Блять ещё и руку ошпарил из-за того, что ты, грязное животное, не можешь не дрочить, даже когда посторонние с тобой в одной комнате.
Конец ознакомительного фрагмента.