Два конца
Шрифт:
– У него разговор короток: давай! А не дашь, он себя покажет, каков он есть король.
Александра Михайловна была рада говорить без конца. Андрей Иванович совершенно подчинил себе ее волю, и она не смела при нем пикнуть; теперь она начинала чувствовать себя полноправным человеком. И чем больше она говорила, тем ясней ей становилось, что она права и страдает, а Андрей Иванович тираничен и несправедлив.
Елизавета Алексеевна прошлась по комнате и нервно повела плечами.
– Никогда замуж не пойду!.. Словно ребенок какой, ничего не смей, на
– А я рада, что ли, что пошла? Ведь они перед свадьбой всегда прикидываются: говорят, что и любят тебя, и холить будут, и пить-то ничего не пьют…
Александра Михайловна помолчала.
– Вы думаете, ему есть до нас какая-нибудь забота? Ему только товарищи и дороги; последний кусок он отнимет у своей девочки, чтоб отдать товарищу; для товарища он ни над чем не задумается… Пять лет назад его прогнали от Гебгарда, – за что? Товарищ его Петров поставил золотые обрезы просушиваться, а хозяйская кошка чихнула и испортила обрезы. Петров переделал, поставил в книжку за поправку по шесть копеек, – хозяин вычеркнул и написал: "Я не виноват"… Ну, что с хозяином сделаешь? Всегда так было и будет. Поругался про себя Петров, и больше ничего. И дело-то всего в полтиннике было. А мой Андрей Иванович взбеленился: "Это, говорит, он еще слонов у нас тут разведет, – ходить будут по мастерской да чихать во все стороны?.. Не виноват хозяин? Кошка виновата?.." Поймал кошку и разбил ей голову о пресс. А кошка дорогая была, ангорская, пятнадцать рублей стоила… Ну и прогнали его. Что ж хорошего вышло? Два месяца без работы пробыл, совсем обнищали…
Хозяйка заглянула в дверь.
– Михайловна, человек тебя спрашивает.
Александра Михайловна вышла. В кухне стоял человек с рыжеватыми, торчащими, как щетина, усами, в знакомом Александре Михайловне пальто. Это был Захаров. Он галантно расшаркался.
– Записка вам от вашего супруга!
Александра Михайловна прочла записку. У нее опустились руки. Часто дыша, она с негодованием оглядела Захарова.
– Зачем ему нужно два рубля?
– Не знаю-с! Просто просил меня Андрей Иванович принести, а для чего, – положительно не знаю.
– Как вам это нравится, Елизавета Алексеевна?! Пишет, чтоб я ему еще прислала два рубля! Где я их возьму? Ах ты, боже мой, боже мой! а?.. Вы где с ним пьянствуете, в "Сербии"? На коньяк денег не хватило вам? Зачем ему деньги?
Захаров смущенно переминался.
– Окончательно не могу вам этого сказать. А только просил меня Андрей Иванович принести.
– Да кто вы такой?
– Я знакомый его.
– Знакомый? Какой такой знакомый?
– Значит… познакомились с ним, с супругом вашим.
– Хорош знакомый, которого жена в первый раз видит!
– Удивительно, – сконфуженно произнес Захаров.
– А вы меня видали?
– Н-нет.
– Так что же для вас удивительного?
Захаров вздохнул.
– Да на что ему деньги-то нужны, ответьте мне!
– Он мне не сказал, на что. Просто просит вас прислать ему два рубля. "Пусть, говорит,
– Да на что, на что ему?
– Не знаю.
– Как же не знаете? Ведь вы вместе сидите, вместе пьете! На что они ему? Пропить ли, вам ли подарить?.. На что?
– Окончательно ответить вам – не знаю.
– Ну уж, пожалуйста, не врите!
Захаров беспомощно пожал плечами и снова вздохнул.
– Я к вам по его поручению пришел, как посланец, больше ничего! Ничего не знаю, ничего не понимаю. А вы, как Иоанн Грозный, – "В ногу гонца острый конец жезла своего он вонзает"[Из баллады А.К.Толстого "Василий Шибанов" (1840-е годы).].
– Какой Иоанн Грозный? Что вы глупости говорите?.. Кто вы сами-то такой, – я вас не знаю! Ступайте вон отсюдова!
Захаров заморгал глазами.
– Это вы мне намекаете, что я должен удалиться? Какой прикажете дать ответ?
– Никакого ответа не будет!
Александра Михайловна круто повернулась и ушла к Елизавете Алексеевне.
V
Глаза Александры Михайловны блестели, она задыхалась от волнения и сознания отчаянной смелости своего поступка. Елизавета Алексеевна сидела бледная.
– Как вам это понравится! – воскликнула Александра Михайловна. – Дома гроша нет, сам не работает, а пришли ему два рубля с этим оборванцем! Это тот самый оборванец, которому он пальто свое отдал, – я сразу поняла. Мало пальта показалось, еще деньгами хочет его наградить, – богач какой! Пускай свой ребенок с голоду помирает, – оборванцы-пьянчужки ему милее!
Хозяйка, Зина и Дунька вошли в комнату. Дарья Семеновна жалостливо сказала:
– Ну, Михайловна, убьет он теперь тебя до смерти!
– Пускай убивает, мне что!
– Побегу за этим усатым, посмотрю! – Дунька быстро накинула платок и исчезла.
Александра Михайловна гордо и радостно повторила:
– Пускай убивает! Весело мне, что ли, жить? Одни только тычки да колотушки и видишь, словно ребенок малый!.. Жив был отец, – отец тиранил, замуж вышла, – муж.
Елизавета Алексеевна молчала, в волнении кусая губы. Зина, быстро дыша, оглядывала присутствующих и начинала плакать. Хозяйка вздыхала.
– Пойти прибрать в твоей комнате все тяжелое. Пьяный человек, неровен час… Пойдем, Михайловна!
Они отобрали два горшка с геранью, литографский камень, ножи и все отнесли в кухню. Испуг окружающих передался Александре Михайловне. Она все больше падала духом.
Вошла Елизавета Алексеевна и решительно сказала:
– Слушайте, Александра Михайловна, уходите с Зиной со двора! Я ему скажу, что вас нет дома.
– Нет, что уж! – апатично ответила Александра Михайловна. – Он тогда со злобы все у нас перебьет, порвет, ни одной тряпки не оставит. Все равно уж!.. А вот я вас хотела просить, Лизавета Алексеевна, – возьмите Зину к себе; а то он, чтоб мне назло сделать, начнет ее сечь, изувечит ребенка.