Два мира, Две войны
Шрифт:
*Не очень много. Антимагические заклинания наложены на все камеры и связанные с ними коридоры. Большинство комнат защищены от магии. Единственные незатронутые места — кухонные помещения и тронный зал Гриндевальда.*
*У него есть тронный зал?* — недоверчиво переспросил Гарри.
*Он считает себя повелителем остальных, и, следовательно, думает, что заслуживает трон.*
*Ух ты, насколько же можно быть самовлюбленным?*
*Гм…*
*Это был риторический вопрос, Нира*
*О!*
*Что еще вы обнаружили?*
*В тронном зале есть пункт для трансгрессии, отмеченный знаком Уроборос, выложенным мозаикой. Все здание также защищено от почты. Совы и другие птицы не смогут найти заключенных внутри стен.*
*Это
*Сомневаюсь. Я могу сказать, что это стандартное условие для таких мест, включая лагеря, в одном из которых находятся твои друзья.*
*Спасибо за помощь. Я не знаю, что могу сделать с информацией, но позже она может быть полезной.*
Только змеи свернулись в кольца на запястьях Гарри, как дверь распахнулась, разбудив при этом Джинни.
— Что ж, я вижу, вы оба проснулись. Я решил, что вы принесете больше пользы живыми, а не мертвыми. Вы оба очень сильны, но я сломаю вас. Присоединяйтесь ко мне сейчас и вы избежите боли.
— Мы никогда не примкнем к тебе, Гриндевальд.
— Вы уверены, мистер Эванс? Я видел, как вы используете могущественную Темную Магию, вы один из нас в своем сердце.
— Может, я и Темный волшебник, но не злой. Я никогда не сдамся тебе, что бы ты со мной ни сделал.
— Посмотрим, — ответил Темный Лорд, грубо пнув при этом Гарри по ребрам.
Глава двадцать вторая. Ах, какая прелесть!
Переводчик Dark_Malvinka.
На второй день пребывания здесь вновь прибывших на рассвете вывели из барака и согнали в здание на дальней стороне лагеря, где всем коротко постригли волосы. На обратном пути Гермиона воспользовалась шансом оглядеться. Дорожки между многочисленными рядами деревянных бараков были сделаны из гравия, от которого через некоторое время начинали болеть ноги. По всему периметру стояла высокая ограда из колючей проволоки, с охранными башнями. На земле, примерно в метре от забора, была обозначена линия. Если по какой–то причине ее пересекал заключенный, охранники одной из башень расстреливали его. Примерно в середине пути к месту назначения один из солдат, шедших рядом с группой, пнул женщину в нескольких футах впереди Гермионы, из–за чего она споткнулась. Как только она поднялась на ноги, мужчина оттолкнул ее от группы. И, поскольку она пересекла линию, один из охранников выстретил ей в голову. Гермиона не могла смотреть на ее тело, когда проходила мимо, но глубоко в душе знала, что в дальнейшем она не раз увидит подобное. Ее замутило от смеха солдата, шедшего перед ней.
После инцидента с расстрелом Гермиона продолжила оглядываться вокруг. Она увидела бараки, где держали мужчин, и попыталась придумать способ попасть туда и увидеть Рона. Ничего не шло на ум, и ее мысли приняли совершенно другое направление, когда она заметила открытую площадку с петлей, свисавшей с деревянного столба.
Когда их волосы были подстрижены, новичков провели там, где стояли другие заключенные в ожидании проверки. Яника прошептала девушке, что им придется выстраиваться в ряд каждое утро напротив главных ворот. Только она закончила говорить, как распахнулась дверь башни у главных ворот, и оттуда появился рослый человек, очевидно высокого ранга, который встал перед собравшимися заключенными.
— Guten Morgen, meine Damen und Herren. (Доброе утро, мои дамы и господа).
Человек произнес длинную речь о дисциплине, предназначенную для новичков. Яника внимательно слушала его, словно пытаясь запомнить. Гермиона ничего не понимала, поэтому решила воспользоваться возможностью осторожно поискать в толпе Рона. Несколько раз взгляд выхватывал короткие рыжие волосы,
— О чем была речь?
— Он рассказал нам о нескольких правилах. В основном, он обращался к нам, новичкам. Мы получим приказы, когда вернемся в барак.
— Приказы?
— Да. Это же трудовой лагерь. Нам покажут нашу работу. Также он дал нам возможность добровольно принять участие в медицинских исследованиях.
— Не нравится мне, как это звучит. А он сказал, когда мы будем есть?
— Мы будем питаться утром и вечером в здании столовой. Нам не дадут поесть сегодня утром, поскольку время будет потрачено на ознакомление с работой. Он объяснил, что Гроссрозен — это лагерь с самообслуживанием. Мужчины, в основном, работают на дальней стороне в строительстве новых бараков и расширении лагеря.
— Так значит, заключенные сами строят свою тюрьму?
— По существу, да.
— Как ужасно.
— Знаю.
Им пришлось притихнуть, когда они подошли к пункту назначения. Все ждали в тишине, пока солдат зачитывал имена и раздавал задания. Когда Янике и Гермионе сказали, чем они будут заниматься, девушки беззвучно заплакали.
К восемнадцатому апреля Гермиона привыкла к рутине. Лагерь стал, в ее представлении, адом на земле, но она справлялась с этим, как только могла. За последние несколько недель она сильно потеряла в весе из–за постоянного труда и скудной пищи. Глядя на ее исхудавшие черты, очень трудно было узнать девушку, которой она была когда–то. Ей дали работу, которую она считала худшей из всего, что могло быть. Она работала в крематории лагеря, месте, куда отправляли людей, которые были застрелены, повешены за непослушание, попытки побега, болезни, умершие от голода или вследствие ужасающих экспериментов, которые проводили ученые. Гермиона стала одной из тех, кто приносил тела из подвала на тележке, чтобы затем сжечь их в печи. Она ненавидела едкий запах жженой плоти, который наполнял здание, когда печь была растоплена. Черный дым, поднимавшийся из трубы, служил безмолвным напоминанием всем заключенным о том, что они должны соблюдать правила.
Несмотря на отвращение к работе, Гермиона сочувствовала Янике. Ей приходилось делать мыло для пленников из жира умерших товарищей. Гермиону всегда трясло, когда их толпой загоняли в большие душевые и давали тухлое мыло. Сама идея мыться кусочком кого–то, кого она встречала, была за рамками крайнего негодования.
У Гермионы не было больше никаких проблесков радости в жизни. Бесконечные дни перевозки и сжигания, постоянный вид колючей проволоки, автоматов, и одежды в бело–голубую полоску медленно убивали. Единственным светлым лучиком стали короткие моменты, когда она видела Рона. Хотя она замечала его только на далеком расстоянии, сама мысль о том, что ее друг все еще жив, давала надежду. С другой стороны, сердце ее страдало от одиночества, ведь она могла видеть его, но не могла поговорить. Девушка беспокоилась, зная, что у нее есть Яника, но не имела представления, завел ли он здесь друзей.
Однажды апрельским утром Гермиона подошла к пункту распределения. Этот день начался, как все другие: сотоварищи только что закончили скудный прием пищи, который назывался «завтраком», когда Яника начала пронзительно кричать. Обернувшись к своей подруге, она увидела солдата, который схватил цыганку за руку.
— Komm mit mir! (Пошли со мной!)
— Nein! Warum soll ich? (Нет! Почему я должна это делать?)
— Ich mö chte gern…Spaß haben. (Я хочу немного… развлечься)